Беспечный май играл всеми оттенками поздней весны: небо искрилось бирюзой, зелень радовала взор чистыми красками, а опрятные городские клумбы полыхали желтым пламенем нарциссов и мятежным кумачом тюльпанов.
Она вышла из здания государственного университета, где училась на предпоследнем курсе художественно-графического факультета по специальности «архитектурный дизайн», и прикрыла глаза рукой, заслоняясь от лучей своенравного солнца, распалившегося сегодня не на шутку. Темные очки она оставила дома, и после полумрака гулких коридоров яркость этого дня ослепляла. Вынужденная задержаться у входа, она стояла, дожидаясь, когда к ней вернется способность видеть, и улыбалась чудесной погоде, бодрящему ветерку и собственной забывчивости.
Вокруг бурлила суматошная университетская жизнь: куда-то бежали загруженные работой преподаватели, затевали шутливые потасовки еще не расставшиеся с детством первокурсники и небрежно перебрасывались забористыми фразами студенты старших курсов. Было два часа пополудни, большинство лекций давно закончилось, но молодые люди не спешили расходиться по домам, наслаждаясь запоздавшим в этом году теплом и общением с друзьями и сокурсниками.
Постепенно ее глаза свыклись с солнечным светом, и теперь она озиралась по сторонам, высматривая кого-то в толпе праздношатающихся студентов. В коротком белом платье, длинноногая и тонкая (кулыным1 – называла ее прабабушка), она невольно притягивала взгляд. И даже самому поверхностному наблюдателю было очевидно, что вся она словно соткана из противоречий: острые углы скул спорили с нежной линией подбородка, жесткость густых черных волос – с мягкостью чувственных губ, смуглость оливковой кожи – с оттенком глаз, менявшимся в зависимости от погоды, освещения или настроения их обладательницы от серого до сизо-голубого. Она унаследовала их от бабушки-полячки, и сочетание светлых глаз с едва уловимыми восточными чертами, доставшимися ей от отца, выглядело диковинно. Взгляд был прямым, открытым и бесхитростным, начисто лишенным той кокетливости или лукавства, которые обычно свойственны девушкам ее возраста, что, впрочем, не мешало мужчинам исправно падать к ее ногам, проявляя столь немодное нынче благородство и рыцарское отношение к женщине, хотя сама хозяйка этих глаз явно не осознавала силу своих чар и того впечатления, которое производила на окружающих. Она околдовывала помимо воли, не утруждая себя попытками нарочно кого-то завоевать, поскольку успехи такого рода не имели для нее особой ценности и никогда не льстили самолюбию: ее амбиции подпитывались из других источников, а цели были далеки от бездумного покорения мужских сердец.
Ее звали Сабина Муратова, ей было двадцать лет, и, судя по беззаботной улыбке, озарявшей ее чуть тронутое загаром лицо, жизнь для нее была расцвечена только светлыми красками, а мир казался прекрасным и удивительным (каким прекрасным и удивительным он может казаться лишь в этом дивном возрасте). Однако сейчас вся прелесть мира сосредоточилась для нее в глазах человека, которого она разглядела наконец в пестрой толпе. Он стоял чуть в стороне от входа и всматривался в лица снующих вокруг студентов, тоже кого-то разыскивая. Увидев Сабину, он улыбнулся ей такой лучистой, ласковой улыбкой, что у нее перехватило дыхание. Это был ее молодой человек, Арман, с которым они встречались два года и в которого она была без памяти влюблена.
Они познакомились на ужине по случаю дня рождения его друга Тимура и с тех пор были неразлучны. В их истории не было любви с первого взгляда, ведь до того судьбоносного дня они знали друг о друге, но не были представлены и не общались. На вечеринке они очутились за одним столом, и только тут девушка заметила, какие озорные у парня глаза, какие сильные руки и, главное, какой пытливый ум и потрясающее чувство юмора. Арман лез из кожи вон, чтобы ей понравиться, и ему это удалось: он буквально очаровал ее в тот вечер, и уже наутро Сабина проснулась по уши влюбленной в красивого и обаятельного студента четвертого курса юридического факультета Каиржанова Армана.
Никогда не знавшая проблем с самооценкой или наличием поклонников, Сабина до сих пор не могла поверить, что они вместе, потому что Арман, ее мечта2, казался ей воплощением всех девичьих грез. Темноволосый, широкоплечий, с большими карими глазами и по-детски нежными губами, он вызывал в ней шквал разнообразных эмоций. Глядя на мускулы, играющие под его рубашкой, она остро чувствовала собственную хрупкость и уязвимость, и осознание того, что она находится под защитой этих рук, приятно успокаивало; его практичный ум и реалистичный взгляд на мир представлялись ей признаками зрелости и солидного жизненного опыта, а чувство юмора – пусть и не самое утонченное, но отлично вписывающееся в формат их бесшабашного студенческого братства, – и вовсе было достойно, с ее точки зрения, всяческих похвал.
Они учились в одном здании на разных факультетах и виделись ежедневно, но всякий раз при встрече с Арманом ее до дрожи пробирало упоение неистовым счастьем. Вот и сейчас она торопилась в его объятия, а сердце отчаянно билось в тисках грудной клетки, и шла кругом голова.
По пути ее нагнала Аида – однокурсница и лучшая подруга, поверенная всех ее сердечных тайн – и такой же легкой походкой пошла с нею рядом. Аида была чуть полнее и ниже Сабины, но и ее округлые формы были по-своему привлекательны, а в несуетливой манере двигаться сквозило что-то по-кошачьи вальяжное. Внешность Аиды считалась нетипичной для ее нации, но бытовало мнение, что такими были предки этого народа до нашествия великого Потрясателя Вселенной3 – светловолосыми, белокожими, с голубыми или зелеными глазами и европейскими чертами лица. Глаза Аиды были зелеными, волосы – русыми, а кожа – молочно-белой и матовой, как опал. Льняное бежевое платье оттеняло цвет ее волос, а сережки с бериллами подчеркивали блеск прозрачных, с поволокой, глаз.
Вместе с Арманом подруг ждал Тимур (с недавних пор жених Аиды и тот самый юноша, на вечеринке которого познакомились Сабина и Арман), статный брюнет, чьи резкие черты лица – высокие скулы, угловатые брови и точеный, с едва заметной горбинкой нос – странным образом контрастировали с благодушным выражением раскосых, рысьих глаз и полными, слегка обветренными губами, что придавало ему вид одновременно воинственный и добрый. Сабина с Аидой не раз замечали, что многие изображения героев национальных эпосов – джигитов и батыров – были словно срисованы с Тимура, настолько его внешность соответствовала традиционным представлениям об облике настоящего восточного богатыря.
