– Езжай, езжай… Там ты все застанешь таким, каким оно было тысячи лет назад, – сказала мне мама, никогда не бывавшая в Египте.
И я поехала!… И застала там если не все, то точно половину всего таким, каким оно и было, и каким оно должно быть в сказке, или, точнее, в околдованном мифологическим сознанием видении, – осмысленным и прекрасным. Ровно таким, каким оно представало в стихах из сборника древнеегипетской поэзии «Лирика Египта», ну, и в моих детских мечтах. И это было возвращением домой, к своему истинному «Я», которое вновь обрело себя в виду Фиванской горы и зеленых долин, украшенных финиковыми пальмами. Возвращением к живому чуду.
Сельская идиллия. Луксор, западный берег. И. Куликова©
Используя терминологию Лосева, я застала в Египте, и в особенности в Луксоре, множество мифов, одним которых был миф о мире в его идеальном, первозданном почти что качестве, нетронутым временем и достижениями цивилизации. В Луксоре в моей душе активизировалось архетипическое сознание, заставляющее воспринимать мир как священный и отсылающее к живому символизму среды. И все вокруг заговорило на языке образов древни= египтян и сновидцев. Этот язык говорит о границе между жизнью и смертью, всегда присутствующей рядом с нами, о самом пограничье с его устремлением к бессмертию, о взаимосвязи и различиях между «нашим» и «иным» мирами, между живым и смертным (и бессмертным). И, понятное дело, что символичным в моем восприятии там стало почти все.
Места западного берега рассматривались мной с точки зрения их отношения ко входу в сакральное пространство, а все предметы – относительно их жизненного смысла. И потому символами жизни стали молоко, салат, домашние хлебы, свечи, лампады храмов и солнечный свет, символами смерти – вода и канавы, а всевозможные животные—лошади, собаки и птицы – посредниками между тутошним и тамошним мирами. То здесь, то там мне виделись не просто бродячие собаки и парящие в небе ястребы, не домашние кошки, ибисы и папирус, но Анубисы, Несбет, Бастет и кусты папируса, в которых прятался маленький Хор. И повсюду – в импровизированных отелях и у деревенских бассейнов – сакральный ритм моего путешествия сопровождали изображения древнеегипетских божеств. Словом, я вдруг оказалась в живом мифе, история которого не только не окончена, но которой прошлые главы реконструируются любителями старины, а также охраняются египтологами и государственными субсидиями на раскопки и реставрацию бесчисленных памятников
Одна из комнат гробницы Сеннеджема. Дейр эль-Медина. Династия Рамессидов. Луксор. И. Куликова©
Блаженное мое тамомошнее состояние с точностью описал великий русский философ А. Ф. Лосев в работе «Диалектика мифа». «… И вот, когда чувственная и пестро-случайная история личности, погруженной в относительное, полутемное, бессильное и болезненное существование, вдруг приходит к событию, в котором выявляется эта исконная и первичная, светлая предназначенность личности, вспоминается утерянное блаженное состояние и тем преодолевается томительная пустота и пестрый шум и гам эмпирии, – тогда это значит, что творится чудо. В чуде есть веяние вечности прошлого, поруганного и растленного и вот возникающего вновь чистым и светлым видением… Прошедшее не погибло. Оно стоит незабываемой вечностью и родиной. В глубине памяти веков кроются корни настоящего и питаются ими. Вечное и родное, оно, это прошедшее, стоит где-то в груди в сердце, и мы не в силах припомнить его… В чуде вдруг возникает это воспоминание, возрождается память веков и обнажается вечность прошедшего, неизбывная и всегдашняя… Это возвращение из дальних странствий и возвращение на родину…»
Домашний хлеб. Деревня в Луксоре. И. Куликова©
Первый раз я попала в Луксор во время двухнедельного тура Хургада – круиз по Нилу в 2002-м году, а в 2008-м году приехала уже надолго. И тогда западный берег Луксора был другим, чем сегодня. Более диким.
Вплоть до Революции 2011-года, после которой государство предприняло исключительные меры по защите и сохранению архитектурного наследия страны, отроги и окрестности Фиванской горы оставалсь легко доступным заповедником древностей не только для египтологов, но и для обычных туристов: И вот, бродя днем в долине Дейр эль-Бахари с моим провожатым, мы там и сям натыкались на скопища мумий в останках потемневших, полуистлевших бинтов, лежавших в предгробничных ямах, и мне было сказано, что некоторые европйеские туристы даже остаются близ храма Хатшепсут на ночевку, чтобы изведать общение с духами усопших фарфонов. От идеи ночевки я благоразумно отказалсь, но прогулки на вершины Фиванских гор – для наслаждения видами на храм Хатшепсут и простиравшуюся внизу плодородную долину – стали для меня обычным т любтмым занятием.
Поднимаясь наверхв сопровождении взятого напрокат ослика, мы всякий раз миновали остатки старой Курны, – деревни у склонов горы, построенной пару веков назад местными искателями фараонских сокровищ. Без доступа к свежей воде и далеко от плодородной земли, тамошние жители держали для пропитания кур и коз, а воду и хлеб им доставляли на ослах. Зато они жили у входа в Долину мастеровых и по полгода наслаждаясь свежим северо-западным бризом с гор. Ходили и ходят рассказы, что дома этих людей были построены над закладками сокровищ и по ночам хозяева занимались раскопками, чтобы днем продать добытое коллекционерам или торговцам древностями.
Одной из таких семей была семья Абд-эр-Расул, известная тем, что два ее брата в 1871 году обнаружили замурованный вход у подножия крутого каменного склона в Дейр-эль-Бахри. Они вскрыли вход и принялись копать. На глубине 13 метров оказался 70-метровый коридор, ведущий вглубь скалы. Вдоль коридора были расставлены десятки язиков с мумиями, а также множество предметов погребальной утвари. Братья Расул начали тайно продавать содержимое каше, пока египетская Служба древностей, возглавляемая Гастоном Масперо не узнала о происходившем. Так было найдено каше, содержавшее мумии Сети I, его сына Рамзеса II, Аменхотеп а I, Яхмеса I, трех фараонов по имени Тутмос, царицы Яхмес Нефертари – всего 37 саркофагов с телами царей, цариц, принцев и принцесс. Сегодня все находки хранятся в Каирском музее древностей.