Оля
– Неужели это я?
Подруга с восторгом рассматривает себя в зеркале, то и дело осторожно касаясь пальцами кончиков пышных накрашенных ресниц.
– Конечно, Мариам. Ты у меня красавица!
Улыбаюсь, складывая в косметичку подводку, тушь и прозрачный блеск для губ. Сама не могу оторвать от неё взгляда, довольная тем, что в результате получилось.
– Просто непривычно с подведенными глазами. Как думаешь, ему понравится? – спрашивает подруга и стремительно краснеет.
– Ты ему нравишься и без макияжа, Мари, – успокаиваю её. – А я просто подчеркнула твои и без того выразительные черты лица.
– Не подумает, что я выгляжу развратно? – испуганные глаза находят меня в отражении, а я только шире улыбаюсь.
Нашлась развратница. С её внешними данными можно было бы покорять модельный бизнес. Привлекательное невинное личико, длинные ноги и стройная фигура – она просто идеальна. Но несмотря на все свои достоинства, Мари самая правильная из всех моих знакомых, и самая послушная. Дело в её родителях и слишком консервативном воспитании. С такой семьёй, как у неё, сложно быть другой.
– Нет. Демьян знает, что ты и разврат это два противоположных слова, которые даже в одном предложении ставить вместе нельзя.
Я тяну за резинку, распуская её тяжёлые гладкие волосы и расправляю их пальцами.
– Всё, можно идти покорять.
Мариам встаёт, взволнованно одергивая подол бесформенной футболки, которую она носит дома при гостях, так как обтягивающие майки и топы ей строго запрещены.
Щеки красные, глаза блестят, выдавая волнение. Глупая моя.
Она безумно влюблена в лучшего друга её старшего брата, и хоть и твердит, что вместе им не быть, а все же очень хочет ему нравиться. И я её понимаю. Как никто, наверное.
Набравшись смелости, Мари направляется в сторону двери, в которую как раз в этот момент раздаётся стук.
– Мари, парни проголодались, может накроешь нам чего перекусить? – в дверном проёме показывается Давид, и теперь уже зачем-то одергиваю юбку я.
Нервно пробегаюсь ладонями по волосам, машинально приглаживая их.
Парню хватает всего мгновения, чтобы поймать в фокус лицо своей младшей сестры. Широкие брови сходятся к переносице, а взгляд становится более цепким.
Мы с ней синхронно замираем.
Сейчас начнётся…
Хоть я едва ли тронула её лицо косметикой, а все же не заметить изменений невозможно. Мари никогда прежде не красилась.
Давид резко шагает вперёд и берет сестру за подбородок.
Стискивает зубы, прежде, чем перевести давящий взгляд на меня.
– Это ты сделала? – выплевывает пренебрежительно.
– Да. Ей идёт, правда? – стараюсь сгладить ситуацию и мягко улыбаюсь.
– Не идёт, – отрезает Давид, – сестра, смой быстро эту грязь. Не хватало, чтобы тебя мать увидела. Она же тебя в порошок сотрёт.
Глаза подруги стремительно наполняются слезами, но я не даю ей испортить то, над чем мы так кропотливо трудились. Тяну её за руку на себя.
– Твоя мама придёт только через час. Успеешь как минимум накрыть на стол.
И осуществить свое заветное желание – показаться Демьяну. Этого я не договариваю, но она меня понимает и без слов.
Кивнув, быстро ретируется из спальни, боясь вероятно, чтобы рассерженный брат сам не пошёл смывать с неё косметику, и тем самым оставляя меня с ним наедине.
А вот это уже плохо…
– Ты что о себе возомнила? – гневно цедит он сквозь зубы.
– Так нельзя обращаться с людьми, как вы, Давид, – вскидываю подбородок, намеренно не демонстрируя как его тон на самом деле на меня действует. – Это твоя сестра. И ничего страшного я не сделала. Всего лишь подвела глаза подводкой и тушью.
– Мариам не красится. Эти привычки выставлять себя на показ оставь себе, – делает шаг в мою сторону, а я инстинктивно отступаю назад.
Комната довольно маленькая, а когда в ней находится Давид и вовсе дышать нечем становится.
– Я не выставляю себя напоказ!
– Да что ты? Губы свои постоянно красишь красным, чтобы заметили.
Чтобы ты заметил, дурак…
Давид шагает ещё ближе, а у меня неконтролируемо сбивается пульс, разгоняя кровь по венам.
– Вообще не понимаю, что Мариам в тебе нашла, – давит он, – Вы такие разные. Она домашняя девочка, а ты… ты же как стрекоза, Оля. То тут, то там.
– Это плохо? – упираюсь бедрами в стол, когда он максимально сокращает между нами расстояние.
В лёгкие уже токсинами проник его запах и травит меня, но я этого не показываю. Никогда не показываю, что Давид для меня значит больше, чем может показаться. Что его открытая беспричинная неприязнь ранит меня.
– А что хорошего? Живёшь без проблем. Своими крошечными мозгами не в состоянии подумать, что Мариам достанется из-за твоего желания сделать её похожей на тебя. Наша семья не такая как твоя, Оля. Это тебе позволено шляться вечерами непонятно где и с кем.
Обида вспышкой боли растекается в грудной клетке, и я со всей силы сжимаю кулаки.
– Я не шляюсь нигде.
– Ну да. А позовчера я не тебя видел около пивбара?
В горле ком собирается, а горечь обжигает язык. Да, я была там… Только пиво я терпеть не могу. Как и все пивбары в нашем городе. Могла бы, снесла их к чертовой матери.
Чувствую, как тяжело начинает в груди биться сердце.
– Молчишь? – выплевывает он, ступая ко мне вплотную и нависая тяжёлой тенью. А я закрыть нос пальцами хочу, чтобы не вдыхать его запах. Чтобы также ненавидеть, как и он меня. – Запомни, Оля, я слежу за тобой. Не смей втягивать Мариам в неприятности.
– То есть шататься по клубам и заводить сомнительные связи позволено только тебе? – не выдерживаю я.
Для Давида нормально часто с друзьями бывать в барах и уходить оттуда периодически с разными девушками. Одной постоянной у него нет. Зато шведский стол просто ломится от изобилия однодневок.
– Да, – не отрицает он.
– Очень странно не находишь? Тебе можно все, а ей ничего?
Как же трудно вот так стоять, когда он прижимается ко мне. Когда его дыхание касается моей щеки, а ладони лежат по обе стороны от моих бёдер на поверхности стола. Если бы только можно было потянуться и прикоснуться к его губам. Я бы, наверное, все отдала, чтобы он не оттолкнул. Но не вот так, когда между нами трещит неприязнь. Когда в его глазах я мелкая пьянчужка и кто там ещё? Шлюшка? Наверное, так он думает в мой адрес.
Смешно. Шлюшка, у которой никогда не было интимных отношений. Давид бы удивился, но я ему ни за что не признаюсь. Оправдываться никогда не стану.
– Да, мне можно всё. А Мариам – девушка, будущая жена. Она должна быть незапятнанной, в отличии от некоторых.
Брезгливо произносит он, и эта его фраза меня добивает. Словами наотмашь бьет, как если бы он ударил физически, прямиком в солнечное сплетение.
Со всей силы толкаю засранца в грудь.
– Как и твоя будущая жена? – язвлю несдержанно, – Она тоже вот так же послушно сидит в Армении и ждёт, когда ты, переспав с половиной женского населения прискочишь к ней и станешь верным?
