Ночь озарилась десятками, сотнями тысяч звёзд. Но сегодня их было очень плохо видно.
Страшный, безжалостный враг подошёл к стенам города, и костры, согревающие его воинов этой промозглой весной, спорили числом с небесными светилами.
Отрок лет четырнадцати, сын кузнеца – Волька, несмотря на пробирающий до костей ночной ветер, стоял у стены, опираясь на тяжелое медвежье копье. Князь обещал пайку каждому, кто поднимется защищать стену. А зима выдалась лютая, да и Батя умудрился под лёд провалиться и ещё не оправился от хвори. Работа в кузне почти остановилась. Волька отломил кусок горбушки от каравая.
– Дома сестра с батей голодные. Вот они обрадуются. Батя, правда ругаться будет за самовольство, а то и оплеуху пропишет. Но хлебушек есть хлебушек, с ним и спится лучше и болезни быстрее отступают. Да и помирать сытому не так страшно.
Вкус ржаного хлеба немного отогрел продрогшую и скованную страхом душу, вернув способность мыслить, хотя ужас все еще заставлял колени дрожать, а Паника перехватила дыхание и лишила руки остатка сил.
Даже сон отступил перед этим великим морем огня, разлившегося в долине реки Жиздры. Огонь – первая покорённая человеком стихия.
Покорённая, но так и не понятая. Он может дарить тепло и отбирать жизни. Освещать путь и обращать в бегство. Он не злой и не добрый. Он огонь. И в этот раз он не предвещал ничего хорошего, безжалостный и беспощадный, как и воины, собравшиеся у его пламени там за стеной среди холмов.
О кровожадности и жестокости монгольских завоевателей ходили леденящие душу рассказы. Под их ударами уже пали Рязань и Владимир. Тятя рассказывал, что это огромные красивые грады, совсем не чета их Козельску. Мысли вились в голове, как стайка мальков у берега в солнечный полдень, вроде и много и не одной не ухватишь. И лишь единственная, словно острый шип, засела в мозгу:
– Завтра с первыми лучами солнца монголы ринутся на штурм. И мы все умрем. И ничего нельзя изменить или исправить. А сколько всего не успел…
Грудь юноши опустилась с тяжелым вздохом.
– Ты чего так вздыхаешь-то? Малой? Не заболел часом?
Юноша повернулся на голос.
Местный воевода Всеволод. Гигант. Косая сажень в плечах, с дозором обходил стену.
– Ты чего духом то поник, совсем? Аль случилось чего?
Залихватский тон воеводы начинал раздражать, будто он сам слеп или глуп.
– Случилось. – Зарево костров играло пурпуром на щеках Волька.– Монголы пришли. Вона их сколько. Все холмы перед лесом в огненное море своими кострами превратили. Завтра на штурм пойдут. И все …
– Что все, Волька?
– Помрем мы все. Где нам с такой Ордой тягаться.
– Их орда, а нас Рать, – воевода подошёл поближе к юноше. – Да и когда нибудь, рано или поздно все мы помрем.
– Ты Боярин, ого, какой взрослый-то. Ты в этой жизни много чего повидал, а мне обидно, просто аж до слез. Варька дочь пекаря, до жути прям, словно репей в самое сердце запала. А я тут помру зазря. Так ни разу не целованный.
– А ежели им на милость сдаться? Забыл, что они с пленными делают? Помнишь какую смерть князь Мстислав, дед нашего князя Василия принял?
– Помню. Задавили их монголы на смерть. Положили на них помосты и пировали пока все до единого дух не испустили.
– Так что переговоры затеем? – голос воеводы стал жёстче. – А ежели они твою Варьку в откуп потребуют? Или сестру твою? Смиришься?
Рука юноши сжала копье до хруста в суставах.
– Ты в самом деле сможешь жить с этим? – голос воеводы стал жестче.
– Нет, не смогу, боярин.
– Боль, Надежда, Печаль. Три силы дал нам Господь. Вот в них ты и должен черпать своё могущество. Не за свой живот ты с утра печься должен. А смерть врагу сеять бессчёта. За Варькины глаза, да за улыбку сёстры ты биться должен.
Боярин склонился к Вольке, заглядывая в его душу.
– А коли и пришёл наш час помереть, так от него не скрыться. Не убежать. Только мы решаем, какой смертью мир сей покинем, да в объятия к Господу нашему Иисусу отправимся.
Голос воеводы потеплел, в нем появились нотки отеческой заботы.
– Позволим ли мы врагу глумиться над тем, что дорого нашему сердцу, или заставим его и всех его потомков вздрагивать при воспоминании о доблести и отваги обычных людей? Ни воинов, ни богатырей, тот люд военный и к сече привычный. Нет ничего более геройского, чем хлебопашец, восставший на захватчика, взявший в руки оружие, встав на защиту своей веры и образа жизни.
Волька вытер нюни и отер рукавом глаза.
– Истина Христианства ведь не в походах в церковь или молитве. Хотя это очень важные вещи, позволяющие нам правильно смотреть на происходящее. Истина в следовании примеру Господа Иисуса. А он жизнь свою отдал за весь род людской, во искупление грехов наших. И коли хватит тебе силы и отваги своею душой другие прикрыть, пожертвовать своим ради других, то ты и есть самый счастливый человек на Земле. Ибо ты есть истинный христианин, и твоим будет Царство Небесное. А мирская суета малец, лишь экзамен, и смерть не конец. Не нужно ее страшиться. Коли суждено нам завтра предстать перед Творцом, давай сделаем так, чтоб мы с гордостью оборачивались на наш земной путь.
Волька закивал головой.
– Так ты со мной? Я же могу на тебя рассчитывать?
– Я не подведу, – булатная сталь родилась в голосе вчерашнего мальчишки.
– Я знаю. Скоро рассвет. Я вот что придумал: Я тут за тебя покараулю, а ты сбегай домой сестру, да отца успокой. Скажи им, что пока мы живы, их в обиду никому не дадим.
Воевода положил десницу на древко копья.
– Ну и к Варьке забеги тож тогда, все одно мимо помчишься. Скажи ей, все, о чем на сердце тайну бережёшь.
Волька взглянул в небесно-голубые глаза воина.
– А ежели не по душе ей я?
– Такой орёл и не по душе? Беги, к рассвету ты мне нужен здесь на стене. Дюжа много ворогов слетелось к нашему порогу.
Юноша уже летел в низ по ступенькам крепостной стены.
– Я успею, боярин, я не подведу!!!
Воин бросил взгляд на огненное море:
– Не подведёшь…
Звезды на небе начали гаснуть одна за одной, а краешек неба на Востоке озарил первый робкий лучик весеннего солнца.
– Жаль, только, что обложили со всех сторон, даже детей не вывести. Господи, помоги нам пасть достойно не посрамившись. Зажги в сердцах людских лампадку надежды. Разожги горнило ярости справедливой, что силы придаст слабому, храбрости несмелому, и стойкости нам всем.
Пусть неугасимым пожаром пылает мать сыра Землица Русская, под ногами иродов басурманских принёсших смерть на ее просторы.
Всеволод перекрестился.
Вдруг молния ударила с небес, и тяжелый раскат грома прокатился над холмами перед Козельском. Тяжелые капли дождя забарабанили по земле. Огненное море, кажущееся безграничным, начало редеть и меркнуть.
Воевода улыбнулся, глядя в след бегущему отроку. Небесная вода струилась по кольчуге омывая грехи старого солдата.
