Ещё утром я проснулся с тревожным навязчивым ощущением грядущего события, какого – я и понятия не имел. Ведомый тревожным чувством, поддавшись панике, природа которой мне была не понятной, но вполне осязаемой, я обзвонил всех близких мне людей. Но, даже убедившись в том, что все живы и здоровы, спокойствие я не обрёл. На дворе стояло воскресенье.
С раннего возраста не любил этот день недели. Воскресение. Мало того что ничего хорошего в нём не случалось, так ещё меня постоянно волокли в непонятые мне «гости», где взрослые общались друг с другом и делали свои дела, тогда как я вынужден был попросту сидеть и ждать, изображая мешок с картошкой, то есть вести себя, как подобает воспитанному ребёнку – мы же в гостях. С течением времени моё отношение к этому дню нисколько не менялось. Более того, моя суетливая натура всячески раздражалась и бунтовала против этого еженедельного праздника, в который никто ничего не хочет делать. Это превратило воскресенье в моего некого абстрактного неприятеля, который, вдобавок ко всему, ещё и нагло нарекает последующий за ним понедельник – тяжёлым днём. Ну, в целом, это моя философия. Ты можешь с этим и не соглашаться.
Так вот бестолково, чего собственно ожидать от воскресенья, прошёл день. Я потратил его на просмотр фильма «Вспомнить всё». Это то самое кино, где у Арни из орбит полезли глаза. И да, я действительного его до этого не видел, хотя всегда знал о его существовании. Меня поразило то количество условностей, которые допускает кинематограф и которые готов проглотить зритель, судя по вручённому Оскару и двум номинациям вдогонку. Хотя нет, не условностей, а наглости и невежественного бреда. Было дело, как-то после просмотра фильма «Марсианин» меня ещё двое суток подбрасывало от того, что… Хорошо, допустим, мужик растит корнеплоды на Марсе в собственном навозе, и они растут у него лучше, чем на Земле, но как с ним говорят по видеосвязи? С Земли на Марс по видеосвязи, когда Е=mc>2!
Между тем вываливающиеся у Арни глаза подкупали глупостью самой постановки, а подобных сцен там было в избытке, ввиду чего фильм, в целом, показался мне забавным и меня повеселил. Больше я ничем не занимался. То и дело проваливался в интернет, затем возвращался из него, для того чтобы перекусить, и падал в него обратно.
Когда часы на прикроватной тумбочке большими красными цифрами показывали 23:43, я погасил настольную лампу около своей кровати и отложил телефон в сторону с обыденной саркастичной мыслью о том, что завтра будет новая неделя и новая жизнь. Ну-ну, сколько раз я себе это уже говорил.
Я проснулся в страхе. Нет, правильное слово – подскочил. Меня не напугал ни шум, ни свет, ничего такого не было, и кошмар мне не приснился. Мне вообще ничего не снилось. Это было нагое ощущение животного страха. При этом я, ничего не слыша и не наблюдая взглядом, всей своей шкурой ощущал, что я в квартире не один.
Обычно я всегда пытаюсь строить из себя хладнокровного мыслителя, способного принимать правильные решения в экстремальных ситуациях, но в этот раз моё экстремальное мышление походило больше на тихую панику, нежели на рациональное рассуждение. Отдать должное, я всё-таки пытался думать: дверь закрыта, окна тоже, по крайней мере, шума я не слышал. Да и вообще, седьмой этаж – кто полезет, кому нужно? Однако при финальном принятии решения всё, на что хватило моего критического ума, это включить режим барана на скотобойне и пойти смотреть «кто там?».
На диване, расположенном в соседней комнате, напротив которого стоял журнальный столик, заваленный газетами, – я их принёс для того, чтобы накрыть мебель во время локального ремонта, – сидел незнакомый мне тип сомнительной внешности. Он не походил на грабителя или разбойника. Уродливый шрам тривиальным образом не разделял его лицо на «до» и «после», и он не был лысым. Наоборот, он был заросшим и с недельной седой щетиной, что делало его больше похожим на молодого Санту, нежели на какого-нибудь Гарри-расчленителя. Да и, собственно, если бы он был преступником, зачем молча сидеть на диване, когда ты пришёл грабить или убивать? Это обнадёживало, а значит, разум ко мне возвращался, пусть и неспешно.
Открытым оставался вопрос: кто это и как он сюда попал? Я стоял на пороге комнаты ровно на том месте, куда прибыл в режиме барана. Менять своё местоположение я пока не планировал, поскольку нахождение в проходе оставляло мне возможность закрыть гостя в комнате, пусть и физически удерживая дверь с обратной стороны. Также эта позиция позволяла мне установить способ проникновения незнакомца в моё жилище. Беглый анализ: окна в комнате, включая балконную дверь, закрыты, занавески задёрнуты, поворотная ручка задвижки на входной двери, оставшаяся позади меня, также в режиме «заперто». Результат анализа меня не порадовал и только увеличил степень непонимания происходящего. Посему стоял, окопавшись на месте, словно истукан.
– Я бы сейчас не отказался от кофе, – заговорил со мной спокойным голосом Санта, словно мой давнишний приятель, пришедший в гости, да ещё и по моему приглашению.
– Чего? Ты кто вообще такой? – осмелев, заговорил я, хотя и отметил изысканность этой просьбы. Кофе, будь он не ладен! А почему не «Багама мама» с зонтиком? Ты влезаешь такой в чей-то дом, сидишь с пугающим выражением лица и в момент, когда в комнату входит её хозяин, а тебе вроде бы как нужно объяснить своё присутствие, просишь пожарить тебе сырников. Но нельзя отрицать того факта, что такого поворота я никак не ожидал. В некотором роде меня это даже обескуражило и разоружило. Оборвав собственную речь, я продолжал ничего не понимать, и меня это злило и страшило одновременно, равно как и продолжать агрессивную словесную атаку я уже не мог – чёртов кофе.
– Ты никогда не задавался вопросом, – продолжил мой гость в спокойной манере, – такое понятие как ментальная связь. Глупо отрицать, что её не существует. Но почему она работает только в отношении знакомых людей, а зачастую людей близких? Почему мать переживает печаль своего ребёнка вместе с ним, находясь в тысяче километров от него и без всякого звонка, тогда как в соседней квартире сосед упал с табуретки, раскроил череп об угол стола и, оказавшись полностью беспомощным, не спеша умирает от отёка мозга? А ведь никто его и не хватится.
– Чего?! – с возмущением перебил я. – Ты вломился в мой дом посреди ночи для того, чтобы философствовать о ментальных связях?
– Вот, правильно, связи, – с тем же спокойствием и с театральными паузами объявил незнакомец. – Это похоже на социальную сеть, только никаких проводов и коммутаторов. Люди обмениваются между собой информацией, шифруя её и выбрасывая в общий котёл, тогда как на другом конце есть только один получатель с ключом от этого шифра. Парадокс в том, что, будучи подключённым к такой системе, сам человек ограничен коконом собственного сознания, ввиду чего может воспринимать только то, что имеет понятную для него форму. Это делает сложным поверить в существование какого-либо информационного поля, тогда как содержимое этого поля мы всё равно черпаем полными вёдрами. Наш мозг, не связанный обязательствами со сдерживающим куполом, перемолачивает его словно комбайн. Вот только показать результат своей деятельности он нам не может, потому что не знает, как сделать это в понятном для нас виде.
