– Ефимка, поди сюда. Подбрось веток в огонь, сынок. – Старый казак перевернулся с боку на бок, сильнее натягивая на себя овчину. – Ох и холодные тут ветра за Урал-камнем, – пробурчал он.
Ветер и впрямь был холодный и быстрый, он, словно по таинственному и темному речному коридору, устремлялся вдоль стены леса, опоясывающего берега реки. Ефимка, худощавый мальчишка в рваном тулупе, случайно приставший к казакам, подбежал к костру и закинул в него несколько рубленых сучьев. Костер запылал ярче, освещая приткнувшиеся к извилистому берегу Туры казачьи струги. Большие и неповоротливые суда были сильно нагружены различным скарбом, отчего их борта чуть ли не касались воды.
– Дядя Митяй… – Ефимка осторожно потрепал за овечью шкуру, которой укрылся старый казак. – А, дядька Митяй…
– Ну чего тебе, бесененок? – Из-за куска овчины высунулась бородатая голова.
– Тут давеча за лесом лошади ржали… – Мальчонка указал на гору за рекой, покрытую вечнозеленым лесом.
– Ну, то вогулы али еще какие инородцы, – широко зевая, ответил казак. – Сбегай, коли не спится, до дальнего дозору, скажи: пущай не зевают.
Ефимка кивнул головой и исчез в темноте.
– Однако странно, да? – пробурчал казак, ворочаясь под овчиной. – Лошади ржали, а от дозора гонца не было. Поди, случилось чего, пожаловали нехристи, а мы тут спим-почаваем, прости, Господи. А как поди нагрянут вогульцы или кучумцы, враз здесь всех во сне и порешат.
Он откинул овчину и протер глаза. Над Турой стелился белый туман. Знать, холода скоро придут. Тура встанет льдом, и придется становиться на зимовье, как на Тагил-реке, что сейчас не входило в планы казачьей экспедиции.
Зима за Урал-камнем приходит рано. Уже чуть успел облететь желтый осенний лист, так начинают пролетать первые снежинки, предвестники скорого ледостава. И на многие версты вокруг лишь поникшая в ожидании лютой стужи вечнозеленая тайга да пробирающий до костей вой голодных волчих стай.
Дядька Митяй толкнул ногой казака, спящего неподалеку и издававшего такой махровый храп, словно враз выстрелил с десяток пищалей.
– Серго, вставай, черт усатый.
Казак под овчиной, из-под которой торчали только его кожаные сапоги, даже не пошевелился. Казак Митяй сплюнул на траву остатки табачинки, попавшей в рот, и вновь пнул скрюченную фигуру под овчиной.
– Да поднимайся ты уже. Ишь разлегся он, чай не на печи.
Спящий казак пробурчал про себя что-то ругательное, очевидно, недовольный, что его разбудили в такую рань, и высунул голову Продрав огромными кулачищами еще сонные глаза, он злобно буркнул:
– Ну чего тебе, дядька Митяй?
Митяй деловито прицепил саблю на ремень и пригладил чуб. Это было единственное из растительности, что росло на его голове с тех самых пор, как он стал вольным казаком. Характер он, как и большинство казаков, имел скверный. Вольная жизнь на Дону вконец испортила его. Сквернословие, пьянство, но при этом быть совершенно набожным было типичным портретом казака того лихого времени.
– Мне-то ничего, – важно ответил Митяй. – Да только чует моя больная спина вести дурные. С караулу у оврага давно из казаков никто не прибегал, – тревожно добавил Митяй. – Ни табаку, ни хлебу не пришел никто поклянчить.
– Так там Осипа хлопцы, – зевая, ответил разбуженный казак. – И славные хлопцы, я скажу тебе, дядька Митяй. Чего раньше времени панику поднимать.
– Ну, славные или не славные, о том опосля думать будем, – пробурчал дядька Митяй. – Ефимка слышал в той стороне лошадиное ржание.
Казак Митяй закончил свои приготовления и нахлобучил шапку из овчины. Это было его главное богатство сейчас акромя сабли, пищали да кожаного сидора, в котором он хранил ароматнейший по своему запаху табак.
С Серго мигом слетел сон:
– Поди, кучумцы пожаловали. Мать честная. – Казак отчаянно перекрестился. – Давненько их не видно было.
– Может, и кучумцы, а может, и местные вогулы шалят, – задумчиво ответил Митяй. – Разбуди Ермака да все ему перескажи. А я пока остальных разбужу.
Серго, нацепив саблю, бросился в сторону стругов с криком:
– Ермак Тимофеич, Ермак Тимофеич!
– Да здесь я! – ответил зыбкий голос казачьего атамана. – Чего разорался, как баба худая. Не видишь, казаки спят?
Через несколько минут на борту самого большого из стругов показалась фигура казака в тулупе, накинутом на плечи, и большой меховой шапке с красным околышем на голове.
– Батько, поди, кучумцы объявились, – запыхавшись от бега, прохрипел казак. – Давно наших казаков с того берега не было.
Ермак широко зевнул и поправил кафтан на плечах. Рукоять его сабли ударилась о металлическую пряжку пояса, издав тончайший звук.
– Да не суетись пока, – он окинул взглядом казачий лагерь на берегу. – Может, придут еще. Собираться пора. Рассвет скоро.
* * *
Ефимка тихо крался на свет костра меж вековых сосен и елового лапника, раскинувшего свои косматые ветки по всему лесу. Гуляющий меж стволов деревьев ветер приносил к нему обрывки слов и звуки заунывной песни.
Ветка под его ногой, обутой в старые кожаные чу-ньи, внезапно хрустнула, и звуки словно затихли. Где-то вдалеке меж деревьев кричала сорока, выдавая присутствие людей в лесу. Ефимка поежился. Страшно одному в лесу, вон нарвется он на кучумцев. Но пока было спокойно, кроме приносимых ветром голосов. Но нужно было идти, несмотря на страх.
Ефимка обернулся, пытаясь разглядеть оставленные им на стволах деревьев зарубки, но тьма, поглотившая утренний лес, еще не желала отпускать его из своих цепких объятий. Пламя костра уже явственно просматривалось сквозь стволы деревьев. Часть слов была ему незнакома, другие же напоминали татарский язык. Он тихо подкрался к поляне и залег в одной из вывороченных ветром коряжин.
У костра сидели пятеро мужчин в татарских шапках и в разноцветных халатах, подпоясанных широкими кожаными поясами с кривой саблей. Мужчины тихо переговаривались между собой, то и дело указывая в сторону небольшой ямы, заросшей засохшим с осени папоротником, из которой торчали кожаные сапоги.
Один из сидевших у костра мужчин подбросил в прогорающий костер ветку и поправил кривую саблю на поясе:
– Эмельды говорит, урус пойдет на стругах по Туре до устья Тобол-реки, там на его пути будет улус уважаемого Карачи.
– Если успеет, – ответил сидящий напротив него. – Тобол-река и Тура скоро встанут, как и его струги. Ермаку придется зимовать в устье Тобола, где наши славные лучники смогут обстреливать его. До весны он никуда не денется. А если мы перережем ему обратную дорогу, то они с голоду сдохнут, собаки.
– Но Карачу надо предупредить, – тихо произнес один из татар, – иначе как с князем Епанчей будет.
