Был веселый, громкий праздник,
Константин играл проказник,
Он портрет нарисовал
И что делать с ним не знал;
В гости к ним какой-то дядя,
Втихаря на маму глядя,
Дату праздновать пришёл,
Да и друга к ним привёл.
Толи мамин сослуживец,
Толь другой какой паршивец,
Сели праздновать за стол,
Ели всякий разносол,
Телевизор не смотрели,
Песни разные лишь пели,
Дядька с другом водку пил,
С ним тихонько говорил.
На рисунок посмотрели,
Вроде даже протрезвели:
– «Костя, ты нарисовал?
Или просто нам наврал?»
– Константин сказал: «Железно!»*
– Спорить было бесполезно,
– «Нарисуй ещё такой,
Труд оплатим мы деньгой.»
– Константин кусая губы,
Краску выдавил из тубы,
Над рисунком стал корпеть
И тихонько песни петь,
Гости в комнате закрылись,
С мамой там уединились,
Мальчик ждал их три часа
И стучался без конца.
Вдруг они его надули
И покажут ему дули,
Ведь портрет-то был готов,
Уж давно, без лишних слов;
Дяди с мамой молча вышли,
Тихо-тихо словно мыши,
Его сразу увидав,
Деньги честно все отдав.
Ничего тогда не понял,
Этот маленький тихоня,
Был бы он чуть-чуть взрослей,
Знал бы всё, до мелочей,
Но с годами то приходит
И до сведений доводит,
Ну и лучше, что не знал,
Был бы тут другой финал.
Догадался он попозже,
Ведь подглядывать негоже,
Дети хором во дворе,
Так кричали в тишине:
– «К маме Кости приходили,
Два бандита вот с такими,
Они пили там вино
И лежали за одно!»
– Мама густо покраснела,
Сын когда сказал ей смело,
Просто он у ней спросил,
То что каждый говорил,
Про приход и про бандитов
И коснулся габаритов,
– «Ты не слушай никого,
Люди злые, все, давно.»
– «Рукоблудил» он упорно,
Думал также иллюзорно,
Мчались школьные года,
Уходили навсегда,
Девок было в мире прорва,
Но не каждая оторва!
Дальше тоже есть интим,
Он по жизни связан с ним.
