Любе казалось, что нынешний октябрь выдался особенно хмурым и ненастным, такого она не припомнит. Который день подряд моросит дождь вперемешку с резкими и пронизывающими до костей порывами ветра. Что за циклон обрушился на город!
Брр-р-р… Как же в такую непогоду не хочется выходить из дома… Благо, не нужно томиться на остановке в промозглую слякоть. Маленький служебный автобус, этот видавший виды старина, в любое время года исправно ходит по графику. Вечером его уставшим за день пассажирам езда особенно приятна, – они погружаются в лёгкую дремоту, а их отрешённое спокойствие бережёт умелый водитель, плавно тормозя и набирая ход.
Спасибо, дружище!
Так было и в эту пятницу. На предпоследней остановке автобус задерживается дольше обычного, потому что тут спальный район. Томясь в привычном ожидании и следуя ритуалу, Любаня дует на запотевшее оконное стекло, тут же его протирая, и вглядывается в заученный урбанистический пейзаж, попутно провожая выходящих коллег словом, а других мимолётным взглядом из окна. На затихающий город плавно опустились сумерки. Автобус тихо трогается, пассажирка откидывается в кресло, ёжится и улыбается своим мыслям, —впереди такие долгожданные выходные.
И вот уже прозаичный вечер погружает в такую ленивую негу, что можно часами недвижно лежать на кровати. Щёлк, – и твёрдая кнопка старого «советского» торшера подалась к стене, щёлк, – вернулась обратно. Щёлк, щёлк, щёлк… Под заданный ритм лежащая на кровати хозяйка пытается уловить важную мысль, что-то случившееся за день. Вот оно, вот, нет, не то, а может беседа Варьина? Нет, не то. Тишину в квартире нарушает двадцатиминутная манипуляция с щёлканьем. Но щёлк, – и кнопка вдруг больше не двинулась. И вот уже медленно Люба поднимается с подушки и присаживается. Машинально проводит рукой по лицу, потом по волосам. «Нет, этого не может быть, – спокойно говорит себе вслух, – бред какой-то, точно показалось».
Но томный вечер уже отравлен сомнением. Потом тревожность нарастает, и через пару дней приходит полная уверенность в неошибочности: «Нет, мать, как ни крути, а тебе не показалось, из ума ты ещё не выжила», – сдалась Люба, наконец, самой себе.
– Ты чего эту старушечью юбку нацепила? – недовольно буркнул муж, – до пят сейчас никто не носит.
– Да так, – совсем вяло отозвалась жена.
– Чего так?! – резко среагировал он, —чего?!
– — Да в церковь я ходила, в церковь! —выкрикнула она в ответ, —нельзя что ли свечки поставить в родительскую субботу?!
– Чего-то ты повадилась туда ходить, ладно, мне всё равно, ужин давай, сегодня жрать почти не пришлось, – смирился муж.
Она без всякого энтузиазма подчинилась его просьбе, даже с нарочитым равнодушием. Потом ходила по квартире насупившись, давая понять, что обижена надолго. Ранее обычного метнулась в спальню. Муж отчасти обрадовался такому исходу дел, —хоть бы сон удался у его вредненькой старушки. Жена в последние полгода мучается бессонницей.
Куря на балконе, глава семьи, этот коренастый широкоплечий мужчина с суровым выражением лица, охотно всматривался в ночное небо. Вторую сигарету затянул медленнее, протяжно смакуя до фильтра. Ёжась от резких порывистых дуновений, он думал про накопившиеся дачные дела у тёщи и покупку автозапчастей для родной шиномонтажки.
«Везёт тебе, – заметила как-то его супруге коллега по работе, – мужик у тебя не пустозвон, хозяйственный, хоть и угрюмый».
«Вот так вот возишь, возишь меня на работу, кому-то попутно чего-то там починишь, глядь, уведут тебя иль меня траванут! – полушутя-полусерьёзно замечала ему жена, – прям нутром чую, грех назревает!»
Ёжась от ветра на балконе, он усмехнулся отчего-то вспомнившимся этим словам. Что греха таить, нравились ему по-детски разыгрываемые ею бравады.
А по-другому, наверное, и быть не могло, ведь Глеб любит Анну с юности. Выросшие в одном селе на соседних улицах, они лишь изредка встречались в одной компании, отмечая весёлой гурьбой праздничные дни. Глеб был старше Анны на три года и потому как-то незаметно для неё сходил в армию, женился. Она тоже вышла замуж в студенческие годы, но через пару лет развелась из-за измен мужа. Потом краем уха услышала, что Глеб овдовел.
Неожиданным поворотом в судьбе односельчан обернулась их случайная встреча на сельской остановке, потом была другая, когда он подбросил Анну на авто до дома… Наконец, три года тому назад появилась на свет их благополучная семья Марьиных, муж Глеб Парамонович и жена Анна Ивановна.
Глеб резко прервал раздумья, – стал замерзать на балконе.
– Аньк, ты спишь? – спросил он, проходя мимо спальни на кухню. В ответ тишина.
В следующие выходные они отправились в родное село на банный день. Всегда останавливались у её родителей, потому что его старики умерли десять лет назад в один год, а к занявшей отчий дом сестре Глеб заходил редко. Тесть с тёщей, не в пример диковатой сестре, всегда радушно принимали гостей. Поэтому и ехать к ним хотелось, и помогать старикам.
Дистанцию в пятьдесят километров преодолели минут за сорок. Анна по давно заведённой привычке вышла из автомобиля и стала оглядываться по сторонам.
Да-а-а-а… Поздний ноябрь село не красит. Художница-осень оставила ему скудную палитру, так легкомысленно-неравномерно раздарив краски сентябрю с октябрём. Бедный ноябрь! Куда ни глянь, серость да пожухлость.
От стоявшего на окраине улицы Аниного родительского дома виднелся голый лес. Днём он казался мрачным, а с наступлением темноты жутким. Кругом сыро. Когда-то удобные подъездные пути раскисли от непросыхающей слякоти. Живая природа будто затихла в предчувствии скорых холодов. Удручающую картину дополняет местное вороньё, вечно каркающее и нагло правящее здешним миром вместо миленьких и юрких пташек.
И только ёлка в палисаднике стоИт величавой царицей на фоне унылого сельского пейзажа: «Привет, моя красавица!» – всегда мысленно здоровается с ней Анна, а дерево словно улыбается ей в ответ. Эту ёлку посадил любимый дедушка-фронтовик, она стала символом и талисманом отчего дома. Анна улыбнулась при воспоминании о детстве. Летом под пушистыми лапами она порой засыпала в прохладной уютной тени в импровизированном домике, а зимой взрослые забавно тащили лестницы, приспосабливали их как-то, чтобы достать до высоты и нарядить это пушистое чудо к Новому году. Всё осталось в прошлом, но только не величавая ель, которая словно говорила Анне: «Никогда не сдавайся, вот видишь, кругом всё плохо, серо и убого, а я стою, выживаю, всем неурядицам и годам назло». Ну, не дерево, а прямо символ оптимизма!
