Сергей Краснобород - Этюды. Эскизы. Рефлексии. Стихи

Иллюстратор Сергей Тихов

© Сергей Краснобород, 2019

© Сергей Тихов, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-5661-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нам не понять его, увы,

младым и буйным львам.

А он спокойно смотрит ввысь

и теребит слова.

С. Краснобород

Неприхотливых правил тонкий смысл (товарищам мазут не нужен) внутри себя отыскивал создатель – и в старом городе, и в карете «скорой помощи», и в плену танцевальных оргий. Его консультировал в морге старый смотритель зевак и бегемот, застывший в нищете. На шкуре, мхом покрытой и гнилой, за номером сто восемьдесят пять двадцать шесть пятнадцать, был страшен выходной – день, отданный себе. И он снова щупал жизнь, как мудрый краб. Искал, где мель, где глубь, пока эквилибристы ели сало.

И, наконец, здесь, где пыльный воздух, все заполнил собою, он стал мистик для своих. И стал страшен на вид для вас, не склонных умирать. Смерть – тень, изнанка, оборот медали. И появилась искренность (за толику малую), анекдоты и песни на публику. И крышка гроба – словно сцена для ужина. Слащавая еда умирающих.

Мне не жалко: воздух вещь шальная. В катакомбах города – потоп. Потому и стих, как новая заплатка на рубахе дня, красив. И еще – несоизмеримые величины: высказать или забыть? И точно знать, чем это отразится на качестве построенной фразы – благоговейно, без цинизма. Чтобы потом записать в Анналы: «Суть поступка была сокрыта звуковой каймой». Вот только слова надменны, как путаны, попавшие случайно в хлев. И стихи – такая проза, как говорит Краснобород. А проза-жизнь читает прозу-смерть…

И пусть излечит лесть, пусть измучит словоблудье. Сестра-судьба на новый ритм собьет… Суровый век дарует лабиринты для тяжелого пути в отечественной бойне. Но не обессудь, человече, что жизнь получилась такой.

Он же знает, что творит. Хотя не очень ясно, для чего все это? Как и неясно, что здесь продавать? Поэтому коль суждено – тебе, а нет – уволь…

Собранные в этой книге стихи были написаны в Гомеле в первой половине 1990-х годов. Тогда буквально на глазах разваливалась империя под названием «Союз Советских Социалистических Республик». Девальвировались жизненные ценности. Рушились устойчивые экономические и общественные связи. Политики, разделившись на реформаторов и консерваторов, дрались за кормушку власти. Предприимчивые пройдохи под шумок прибирали к рукам «золото партии», чтобы потом быстренько свалить с ним «за бугор». Меркантильные крючкотворцы превращали государственные предприятия в частные. Бандиты, постреливая из украденных в армии «калашей», в открытую собирали дань с энергичных кооператоров. Народ, потерявший всякую ориентацию от хлынувшей с телеэкранов грязи, перед пустыми прилавками путал купюры обесцененных денег с бумажками ваучеров и талонов на сахар. Так было в столицах. Так было в провинции. Потом это десятилетие окрестили «лихими девяностыми».

Многим ли из «нашего» поколения – тех, кому было тогда 25—30 – удалось «проскочить» девяностые без ощутимых потерь?

Привычка почти ежедневно доверять бумаге свои размышления над тем, что так или иначе привлекло внимание, и породила представленные «мимолетные» рифмованные «опусы». Здесь кроется и объяснение их формальной «незавершенности». Сосредоточение над преднамеренно отстраненными текстами помогало тогда не участвовать в окружающей всеобщей истерии. Неравнодушие, вера, растерянность, страх перед будущим старательно укрывались под маской иронии, словесного фиглярства, спонтанно рожденного нагромождения поликультурных штампов.

Мысль «откопать» представленные здесь стихи и собрать вместе возникла после прочтения «Перед восходом солнца» Михаила Зощенко – книги, за которую официозные функционеры от литературы подвергли писателя остракизму в конце 1940-х годов. Зощенко пытался разобраться, откуда у него – лично! – возникает вдруг время от времени в душе непереносимая «трансцендентальная» тоска, доходящая до буквально физической боли. Пытался разобраться честно, искренне и открыто. Конечно, не обошлось без влияния теоретических разработок дедушки Фрейда.

Вторым «вдохновителем» стал Эмиль Чоран, французский философ-экзистенциалист румынского происхождения. Его книгу подарил мне Афоня – Сергей Афанасьев, гомельский поэт, музыкант, инженер-конструктор, с которым мы также кое-как «коротали» те «лихие девяностые». В отличие от Зощенко Чоран открыто и уверенно признавал за собой право «выставлять душу на показ». Хотя бы потому, что, по его мнению, намеки на «трансцендентальную» тоску испытывал, кажется, каждый, кто хоть однажды честно заглядывал «внутрь себя». Отдельный вопрос – кто еще сохранил подобную способность и возможность в сегодняшнем прагматичном информационном бедламе?!

Мои «Этюды» совсем не претендуют на столь значимую аллюзию, но все-таки – как говорят в Одессе!

Спасибо Классику – Николаю Богданову за уникальное постмодернистское предисловие. (Сам он, попыхивая сигаретой и пряча за дымными стеклами очков взгляд пронзительно голубых глаз, иронично продолжает утверждать, что даже не знает точного значения этого словечка – «постмодернизьм»).

Спасибо Сергею Тихову, Мастеру и Мистику, который любезно согласился оформить книгу своими изысканными рисунками.

Спасибо Оле, моей жене, за то, что терпеливо была рядом – и когда эти стихи появлялись, и когда они собрались вместе в представленной этой книжке.

В карете «скорой помощи»

по городу я мчал.

Я ел сырые овощи

и выцвела моча.

Мне врач микстуру выписал,

в карете покатал.

И чтоб я снова цветом ссал,

таблетками пытал.

Пытай! Не допытаешься,

очкастый альбинос!

Ты хорошо питаешься,

а у меня понос.

В старом городе шум дождя —

словно топот копыт в поле.

Словно камни забыть хотят

маету многолетней боли.

Словно память подвластна слезам.

Время гонит свою колесницу.

Снова в городе пляшет гроза

и на древних камнях веселится.

…Товарищам мазут не нужен?!

Бессонна ночь в заботах о…

Замерз червонец в желтой луже.

Крадется ветер под пальто.

Опять мороз по коже улиц

гоняет кошек и бомжей.

Любовным чтивом обманулись

домохозяюшки уже.

Чернильным страхом осьминога

фантазию оргазм настиг.

У ночи так мазута много —

на мысль, на след, на ритм, на стих.

В плену танцевальных оргий

мечтал о бессмертии Вакх.

Его консультировал в морге

старший смотритель зевак.

Выстроившись, претенденты

там распевали псалмы