Хорошо быть смертным…
Мне нравится быть смертным. Нравится чувствовать ужас от мысли, что я умру. Мне не нужно, чтоб за меня умер бог. Я не отдам ему эту честь, это чудо и этот страх.
Так же, как я не дам другим за меня любить, есть, спать, или всматриваться в закат. Мне не нужен спаситель, все самое интересное я хочу прожить сам. И еще…
Смерть придает жизни смысл.
У смертных нет времени на скуку.
Им некогда бегать за ненужными им людьми. Но за и вправду нужными – они побегут не откладывая.
Смертным некогда страдать ерундой.
Некогда убегать от жизни, так как времени нет. Можно так далеко убежать – в вино, игру, повседневный быт и дружбу с глупцами – что не будет времени вернуться назад.
Смерть делает нас живыми.
Смертным быть лучше, чем богом. Поэтому, я не завидую богам. Мне не надо их жертв.
Спасибо, я сам.
«Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за жопу.
А вывод ясен:
Не надо басен!»
Николай Эрдман, «Басни»
Не буди Лихо, пока оно тихо…
Хорошая пословица, да только Лихо–то разбужено невесть сколько столетий назад, и поджидает нас с тобою, читатель, за каждым углом. Вот и скитаемся мы волею судеб, вляпываясь в истории – маленькие и не очень, веселые и печальные, комические и драматические, но чаще же вполне себе похожие на трагифарс. И, покуда в конце времен Морфей не скрепит печатями Книгу Жизни человечества, сдав ее в архив истории планеты Земля, нам Лиха не избежать. А посему, не пуститься ли нам, очертя голову, во все тяжкие и легкие, преподносимые судьбой и случаем? Ибо Игра в разгаре, крупье запустил колесо рулетки, объявил, что ставок больше нет, и черта лысого его теперь остановишь. Но! Кто сказал, что с крупье нельзя договориться? Конечно же, за плату необычную и для большинства, прямо скажем, непосильную!
Однажды, может быть две тысячи лет назад, а может быть и совсем недавно, случилось так, что Некто – возможно, какой-то исторический персонаж, который, ежели как следует поразмыслить, является по совместительству частичкой каждого из нас, таки с крупье договорился. И вот уже он странствует, аки Дурак из Марсельского Таро по городам и весям, морям и горам, странам и континентам мира внешнего и внутреннего дабы уму – разуму научиться. История сия типична или, как модно ныне говорить – архетипична, то есть, вписана золотым шрифтом Times New Roman в скрижали коллективного бессознательного, а стало быть, имеет случай явиться вдруг в жизни каждого из нас.
И действительно – поговаривают, что некий Исаак Лакедем, более известный широкой публике по сетевому аккаунту Агасфер, согласно преданию помешавший возле своего дома Иисусу передохнуть по пути на Голгофу, был проклят, а может быть благословлен Спасителем на весьма необычный сюжет – скитаться в ожидании Второго Пришествия. Не внял поначалу Исаак Лакедем сему пророчеству и, достигши почтенных лет, приготовился было встретить смертушку свою в окружении чад и домочадцев. Отнюдь втуне. И вот уже почили в бозе чада его и домочадцы, и чады чад, и их чады тоже, а он все так же жив, румян и бодр умом и телом. И в таковой же кондиции, как гласит легенда, бродит он, будоража умы прозаиков и поэтов, и в наши времена.
Легенда кратка – бродит, мол, себе и бродит, а вот ты вдумайся, читатель – ежели тебе бы случилось помотаться по свету две тысячи лет с гаком, каково бы это было? Ты и тридцати лет порой без визита к психологу не обходишься (автор не говорит уже об еженедельных завсегдатаях), клонясь под спудом тяжкого опыта познания добра и зла, а сколько бы сынов ошибок трудных довелось тебе породить, кабы сам ты явился на свет божий на заре нашей эры, застав и хвостик славной доброй античности и мрак Средневековья, и возрожденческую оттепель, и времена больших географических открытий, не говоря уже о войнах и катаклизмах, и всякой там пугачевщине, эсерах – бомбистах, путчистах и чубайсовской приватизации. И не нашлось бы на всей Земле такой муки душевной, такой боли, такой катастрофы, которые не стали бы твоим уделом. Прикинь, сколько раз бы ты по ходу всего этого перфоманса напустил в штаны, и сколько бы таких штанов сменил?
Поневоле задумаешься, способен ли кто из живущих или живших на такого рода «странствие»? Но, ежели допустить, что иисусово пророчество таки сработало, и некий бедолага, в виду решительной невозможности отдать концы, весь этот пердомонокль как-то прожил и в душе своей разместил, то – какую недюженную закалку он при этом обрел, сколькими знаниями обо всем на свете исполнился, скольким умениям обучился… Энциклопедист, на все руки, ноги, голову и другие члены тела мастер, обветрен ветрами великого множества морей, обстрелян стрелами, пулями, ракетами и лазерными лучами, заласкан невероятным количеством всевозможного рода женщин (автор умолчит о вполне вероятных нетрадиционных опытах, среди которых могли встретиться даже не только люди, но, как в одной из реплик чеховской героини «…, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси и пауки, и молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды, и те, которых нельзя было видеть глазом…»),… словом еще тот Стреляный Воробей.
А умище! Вы только вообразите себе умище Того, кто запросто мог париться в одной бане на соседнем полке с Аврелием Августином, Плотином или гностиком Василидом, восседать одесную императора Константина на Никейском Соборе, пивать наливочки то с Саладином, то с Великим Магистром тамплиеров Жаком де Моле, брать интервью в ночь перед сожжением у Джордано Бруно, играть Короля Лира под чутким режиссерским оком Вильяма Шекспира, а четыре сотни лет спустя у Станиславского, прогуливаться в половине четвертого после полудня с Иммануилом Кантом, утешать плачущего на берегу Рейна Ницше, сиживать в парижской кофейне с Жаком Деррида…
Эвона как! Избежал бы такой персонаж искушения побыть всемирно знаменитым? Навряд ли. Но автор готов биться об заклад, что, откушав величия лет двести – триста, его бы непременным образом стошнило, но вот не применить бы свой неимоверный багаж опыта, оставаясь уже инкогнито, так сказать в мировом масштабе, он бы наверняка не смог.
Делаем вывод: ежели таковой человек каким–то неведомым простому смертному чудом и случился бы в истории человечества, то, отведав и славы, и почета, и власти, и унылой доли бомжа, олигарха, отверженного, гонимого, узника, посидев лет эдак семьдесят святым отшельником в нирване, и прочая – прочая, в наши времена он всенепременно бы взялся за непосильную ношу «теневого кардинала», взыскующего наконец-таки навести порядок в совершенно уже кривой истории человечества. А куда ему еще деваться, отхлебнув всего, чего только возможно через край краев и всяческие края?
