Идею написать европейскую историю дискриминации народов рома, уничижительно прозываемых по-немецки «цыганами», так или иначе спровоцировал случай. Она восходит к тем волнующим и взволнованным годам после того, как в начале девяностых рухнула социалистическая система и пал железный занавес. Поскольку я давно уже занимался темой своих и чужих в литературе, мне пришлось на одном мероприятии, в ситуации, когда внезапная эпидемия насилия, основанная на враждебности к иностранцам, прокатившись по всей Германии, пробудила былые страхи перед тем прошлым, которое казалось уже преодоленным, – короче, мне тогда пришлось привести пару поясняющих соображений, которые в гуманитарных науках того времени имели неоспоримый вес. При изучении погромов в Ростоке-Лихтенхагене, масштабы и сопутствующие обстоятельства которых небезосновательно напомнили председателю Центрального совета евреев в Германии, Игнацу Бубису, страшные бесчинства 9 ноября 1938 г., так вот, я наткнулся тогда на высказывание шестнадцатилетней школьницы, которая активно участвовала в акциях насилия, и поэтому – чуть ли не в награду за участие – у нее взяли интервью: «Если бы жгли цыган, я бы ничего не имела против. Вьетнамцев – нет, а на синти и рома – наплевать»[1]. Это торжествующее презрение и полную отключку человеческого восприятия, прозвучавшую в холодно брошенном «наплевать», я долго не мог забыть. Преступница оправдывает свое желание убивать причислением жертвы к другой ступени иерархии. Чужаков, неважно, какого происхождения, она заведомо мнит гораздо ниже себя. Но «цыгане» котируются вообще как «отбросы общества»[2], по ту сторону любой границы человечности.
Если оглянуться назад, на историю народов рома за шесть столетий их присутствия в Европе, то вновь и вновь наталкиваешься на факты, говорящие о том, что против преследования и уничтожения цыган большинство населения «ничего не имело» – точно так же, как обыватели Ростока не были против их сожжения, когда подростки поджигали приюты для беженцев. Но из каких источников подпитывается инстинктивное презрение к абсолютно незнакомым им людям? Разве не в тех же временных рамках мы наблюдали, как фламенко завоевывал танцевальные студии и открывались все новые курсы фламенко при народных университетах, а музыкальные группы вроде Джипси Кингс купались в лучах всемирной славы? И разве не могли их бодрые песенки, не особо бросаясь в глаза участникам мероприятий, исполняться в качестве аккомпанемента к вечернему барбекю, во время охоты на людей в Лихтенхагене – просто для разогрева и подъема настроения? Быстрого и простого объяснения этому сочетанию восхищения и презрения мне найти не удалось: ни с помощью социологических и психологических теорий о чужих и чуждости, ни с помощью очевидной на первый взгляд аналогии с антисемитизмом. Если не пускаться окольным путем в изучение истории отношений народов рома с другими народами Европы начиная со времени их переселения сюда в XIV–XV вв., не пытаться осветить эту темную страницу истории Европы вплоть до современности, любое объяснение неизбежно останется недостаточным – в особенности учитывая то, что случилось затем в Румынии, Италии, Франции, Венгрии, Словакии и Косове. Очень быстро выяснилось, насколько отрывочно, неточно, насколько отягощено предрассудками было на тот момент то немногое, что мы знаем о прошлом народов рома. Хочешь не хочешь, а пришлось стряхивать архивную и библиотечную пыль, чтобы в конце долгого путешествия во времени вновь добраться до поселений, деревень и стоянок сегодняшних рома. Вместе с тем мне постепенно становилось все яснее, что после конца коммунистической системы в Восточной и Юго-Восточной Европе эта тема из второстепенной станет центральной, учитывая политическую, социальную и культурную специфику нашего континента, хотя бы потому, что речь идет о немалой группе людей – ведь их более десяти миллионов человек. И не исключено, что жизнеспособность духовного конструкта по имени Европа придется не в последнюю очередь измерять тем, как мы обходимся с народами рома.
Почему представители народов рома чуть ли не рефлекторно воспринимались и воспринимаются как опасность, стоит им где-то появиться? Как выглядят те тайные знаки угрозы, которые им присущи и всегда приписывались? Их телам, их поведению или просто самому их существованию? И как получилось, что никто не соглашается терпеть их присутствие и близость, а жизнь бок о бок с ними кажется немыслимой? Поиски обоснованного объяснения уводят нас к средневековым нашествиям и захватам территорий монголами и тюрками, которые, как и народы рома, избрали для продвижения восточную оконечность Европы, которая считалась наиболее открытой и уязвимой. Самые ранние обозначения неизвестных чужаков как «татары» и «египтяне» указывают именно на эту связь. Их кочевой образ жизни укрепил представление о некоем народе из степей или из пустыни. Хотя представителей народности рома, приходящих то небольшими группами, то более крупными объединениями племен, впрямую не причисляли к вышеназванным завоевателям, но нередко рассматривали либо как их хлипкий авангард, либо как засланных ими коварных шпионов. Еще с первых шагов чужеродности миролюбивых переселенцев стали приписывать угрожающие черты. Однако ненависть к цыганам – это не просто версия антисемитизма, как неоднократно утверждалось[3]. Если постараться более подробно проследить отношения народов рома с местным населением, то для этой точки зрения, – утвердившейся после 1945 г. на базе недавней расистской политики Германии, направленной на уничтожение в равной мере как евреев, так и цыган, – не останется никаких оснований. В этой книге народы рома будут рассматриваться не в контексте истории антисемитизма и преследования евреев, в который их по вполне понятным политическим причинам поставили в том числе и сами синти и рома. Будет показано, что корни, причины, развитие и функции презрения к народам рома и увлечения определенными элементами их образа жизни отличны от соответствующих корней и т. д. антисемитизма, даже при наличии исторических параллелей и точек схождения, а также с учетом того факта, что современный социально-биологический расизм направляет на обе эти группы свою волю к истреблению в равной степени. Важнейшие различия между ними здесь только намечены. В то время как народы рома считались таинственными чужаками неясного происхождения, евреи стояли у основ европейской цивилизации и были неразрывно связаны с еще одной ее основой – христианством. Поэтому время и обстоятельства появления народов рома в Европе имеют столь исключительное значение для дальнейшего развития. Аналогичное кардинальное отличие обнаруживается относительно обозначения евреями самих себя, которое транслировалось наружу самым разным образом, тогда как о культуре народов рома практически ничего невозможно было узнать. Для истории с увлечением ими немаловажно, что образ жизни «цыган», общественное устройство которых, бесписьменное, основанное на устной традиции, сравнивалось с жизнью «дикарей» вне Европы, еще с начала XVII в. стали идеализировать как фольклор. Помимо всего прочего, бедные, ничем не обладающие народы рома, в противоположность евреям, воспринимались как дети лесов, лугов, степей и дорог, а не как порождение городов, не как деятели торговли, науки и культуры.
