ФАКУЛЬТЕТ
1.
Погода стояла мягкая. Да, такой погоды уж не встретишь сейчас. Шел июль 1986 года – жаркий и солнечный. По гулким прохладным и залитым светом вечерним коридорам института прогуливаются пришедшие на собеседование абитуриенты. Глаза у них умные. И вдумчивые они все. И литературно одаренные, наверное. И все немного похожи на Пушкина: в очках и кудрявых волосьях.
– Да где же вы видели Пушкина в очках? – возмутится кто-то.
Но в кудрявых волосьях все. И с «сантиментом» в прищуре глаз. Ах, как обманчивы бывают кудряшки волосьев. И вычитанная где-то фраза всплывает в памяти: она была завита, как овца, и так же развита…
– Ну, вас-то всех примут, – многообещающим голосом вещает какая-то девочка молодому человеку в густых прыщах.
– Кого это – нас? – дожимает из девчонки признание молодой прыщеносец.
– Ну, ребят, – охотно поясняет девчонка. – Вас всех примут. В педагогический ребят всех берут, кто пришел.
Как выяснилось позднее, девчонка пророчествовала. Откровение не посетило ее лишь в одном: того прыщавого и не приняли. Но где найдешь сейчас даже и такую прорицательницу? И где сейчас такая погода? А ты-то сам что там делаешь в такую мягкую погоду? Что?
2.
Все вокруг выглядят нарядными и радостными. Малознакомыми, но многообещающими. Большая аудитория пахнет краской. Этот запах, как запах розового масла – Понтия Пилата, преследовал нас все экзамены. Сдали! И слетелись теперь душным утром клевать гроздья победы. Не верится, никому еще не верится, что поступили. Но блеск в глазах уже есть. И ощущение, что жизнь завершилась счастливо…
– Меня-то приняли или нет? – спрашивает меня Оксана, опоздавшая на зачисление.
Она шутит: отличницу Оксану, сдавшую первый экзамен на «отлично», по закону зачислили уже заранее, без сдачи оставшихся предметов. Но Оксане все в новинку, все волнительно, и она самоутверждается:
– Меня зачислили или нет?
– Зачислили, зачислили.
– Точно?
– Да куда уж.
– А ты фамилию-то мою знаешь?
– Знаю.
– Точно?
– Точно, точно: Стецюк твоя фамилия.
3.
Оксана Стецюк приехала в Мурманск из маленького поселка в глубине Кольского полуострова. Приехала поступать в институт, приехала в большой город, приехала покорять и завоевывать. Так когда-то д’Артаньян скакал в Париж. Как и тот гасконец, Оксана кинулась в город с головой, далеко обогнав в его познании, как это часто бывает – и как это, кстати, и вышло с тем гасконцем, – гораздо более опытных и искушенных городских жителей.
Чего только она не вытворяла. В сентябре она заявила, что является мужененавистницей. А уже в ноябре вышла замуж, когда большинство ее ровесниц все еще зябко поеживались в своих девичьих кроватках.
Лиха беда начало. Оксана играла в самодеятельных театрах, на Новый год переодевалась гусаром, пела в ресторане, где-то прослушивалась и даже ездила в Калининград с какой-то концертной программой. Словом, она вела богемный образ жизни, успевая при этом еще и учиться в институте.
Потом, правда, Оксана перестала совершать глупости. А жаль…
4.
Мы стоим у расписания, предвкушая скорое начало занятий.
– Современный русский язык, история КПСС, введение в специальность… – читаю я. – Мерзость какая. Разве это может быть интересно?
– Кому как, – обиженно огрызаются две девчонки, старательно списывающие расписание в блокнотики.
С тех пор мы узнали друг друга гораздо лучше. И теперь я могу сказать с уверенностью: им это действительно было интересно. Им все было интересно. По крайней мере, они все это выучили на отлично. Девчонок звали Оля и Лена.
5.
Лена и Оля учились в школе в одном классе. Они вместе пришли в институт, который и окончили с красными дипломами. Оля почему-то называла Лену Кузей. Кузя с Олей все время почему-то занимались Маяковским и, я в этом уверен, знали о нем (вдвоем, по крайней мере) больше, чем сам Владимир Владимирович знал о себе.
Оля с Леной были лучшими студентками нашего курса. Это уж точно. Нравилось ли им учиться на филфаке пединститута? Наверное – да. Хотя они, безусловно, могли бы поступить и в любой другой вуз, который тоже окончили бы с красными дипломами. Нравилось ли им все, чем им приходилось заниматься на филфаке пединститута? Наверное – нет. Все никогда не может нравиться. Все предметы не могут быть одинаково интересны. Но Оля с Леной знали все. И по всем наукам имели только отличные оценки, подкрепленные нерушимыми, как единство партии и народа, знаниями.
6.
Осенняя свежесть из раскрытых окон. Но запах краски все еще чувствуется. Лекция. Альберт Сергеевич читает нам введение в современную советскую литературу:
«Почему современные писатели продолжают писать о войне? Не только потому, что это была трагедия целого народа, трагедия, о которой нельзя забыть, но и потому еще, что это было время героического порыва, высокого духовного взлета отдельной личности и народа в целом. Когда наши люди обнаружили в себе подлинную человечность, величие духа, преданность социалистическим идеалам.
Современная жизнь стала сложнее, противоречивее. И, быть может, обращение к теме войны – это в какой-то мере тоска по одухотворенности, ясности, четкости жизненной позиции. Во время войны многое было проще, жизненную позицию легче было определить. Это тоска и по нравственному максимализму в людях».
Да, как говаривала мамаша Кураж, в мирное время человечество растет в ботву. А революция даже еще лучше войны, потому что когда провозглашают революцию, то сражаться за нее идут только желающие. Это уже Марсель Пруст сказал.
А Смирнов все тянет и тянет свою волынку, завораживая нас зловещей, почти детективной ситуацией:
«Поздней осенью 1943 года партизанка Зося Норейко идет на задание в тыл врага. Она пробирается по ночному лесу, страшно боится и все же идет».
У меня ощущение дежа вю. Где-то я это уже слышал. Но где? Подобных книг я явно не читал. Эврика! Это же история про – задери ее – Красную Шапочку!
Чем дальше в лес – тем страшнее. В Смирновской проповеди появляется серый волк: «главное для него – не победа над врагом, а выжить любой ценой…»
Студенты жадно впитывают свежий воздух, заносимый ветерком в аудиторию. Им тут еще нюхать и нюхать. Пять лет пройдут и горы станут песком – только тогда покинут они эти стены. Но об этом никто сейчас не думает: возраст еще не тот.
Стулья в аудитории мягкие, парты зеленые, свежеокрашенные – рассадницы лаковой вони. Студенты чувствуют новую жизнь и себя, в нее входящими. Они вырвались из чего-то, ушли из детства и стоят теперь перед выбором: записывать или не записывать эту чертову лекцию?
Смирнов доходит до пункта поедания Красной Шапочки волком: «и тогда Антон Голубин, боясь разоблачения с ее стороны в будущем, решает избавиться от Зоси». Жуть.
