Мой милый мальчик! О, я уже вижу, как при этих словах твое лицо искажает недовольная гримаса. Тебе неприятен этот незавуалированный намек на Мопассановского героя? Нет, вряд ли. Твою молодую, не отягощенную изучением классической литературы голову едва ли потревожит подобная догадка. Тебя просто заденет снисходительность, с которой я произношу это оскорбительное на твой взгляд слово «мальчик». Какой же ты мальчик в самом деле! Мужчина! Самый что ни на есть! На пятнадцать лет меня младше. Впрочем, сейчас твой бунт меня не трогает. Я в праве выбирать какие угодно эпитеты, чтобы обратиться к тебе в этом последнем прощальном письме.
Итак, мой милый мальчик! Я захлопнула за тобой дверь, поспешив запереть ее на засов. Мне следовало бы отказаться от твоей великодушной подачки – предложения дружбы. Сохранить вежливое общение можно лишь с тем, кто был тебе безразличен. С тем, кто прошелся по поверхности твоей жизни, не затронув сердцевины. Некое отдаленное извращенное подобие дружбы может взрасти свежими травяными ростками на месте былого костра, но только тогда, когда многочисленные дожди оросят почву, обновив ее, смыв золу и угольки. Моя почва еще черна воспоминаниями. Я не хочу лишнего напоминания о том, что никогда уже не будет моим. Да, ты прав, я, конечно, драматизирую. Это была всего лишь короткая интрижка, ничего более. И излагать ее мне следовало бы в правильном порядке.
Я до встречи с тобой.
Жила. Существовала. Прозябала. Безразлично наблюдала за неспешной сменой дней. Уютно, комфортно, тепло и сытно. Скучно.
Я рано вышла замуж. Не по огромной любви или испепеляющей страсти. Просто мой будущий супруг был очень терпелив и настойчив. Он пер к своей цели, сбивая на своем пути выдвигаемые мной препядствия. Это упорство одновременно льстило мне, и пугало.
Ты скажешь, что знаешь мою историю от точки до точки? Лучше меня самой? Да, безусловно. Ты знаешь все. Все, кроме правды. Так что, не перебивай, и послушай. Обещаю, ты не пожалеешь.
Итак, мой муж. Мы встречались полгода, прежде чем он осмелился поцеловать меня. А первый секс случился еще несколькими месяцами позже. Я оттягивала этот момент, как могла. Не то, чтобы мне совсем не хотелось близости с этим человеком. Какая-то тонкая струнка моего женского организма вздрагивала от его прикосновения. Но я считала, что слишком хороша для него. Мне было 24. Я была свежа как роза. Он почти на двадцать лет старше, уже изрядно потрепанный жизнью. Он не пренадлежал к числу тех мужчин, что хорошеют с годами. Мне казалось, что мы как-то неуместно смотримся вместе, и, подобным трофеем не удастся козырнуть перед подругами. У меня не получалось восхищаться и гордиться им. Но, не смотря на это, нам было вместе неплохо. Мы много пили и много смеялись. И когда дело-таки дошло до постели (после пары бутылок вина естественно), тут тоже все сложилось так, как надо – добротно и качественно. Без звезд в небе и ослепляющих фейерверков, но и без липкого отвращения и отторжения. Секс как секс. Как у всех. Тогда я не догадывалась, что бывает как-то иначе. Вскоре он сделал мне предложение. Он никогда не говорил о любви. Она как-то подразумевалась сама по себе. Вроде как «живу с тобой, значит, люблю». Я не алкала высокопарых фраз. Даже наоборот. Меня пугала ответственность, которую безповоротно тянуло за собой кольцо с брильянтом. Я сомневалась и откладывала этот решающий день на столько, на сколько это было возможно. Мы официально зарегестрировались только шесть лет спустя, когда он пригрозил отобрать у меня кольцо. Без пафосных церемоний, клишейного белого платья, умиленных тетушек и бабушек, реки шампанского и пьяных тостов. Просто поставили подписи на бумаге и поехали домой. И никакой брачной ночи, смешно говорить даже. А на следующий день я пошла узнавать условия развода. На всякий случай. Меня невероятно страшила эта окончательность. Казалось, что этой неровной подписью я перечеркнула раз и на всегда свой шанс на какую-то более яркую, более красивую судьбу. С другим, более подходящим мне человеком. Ведь были у меня варианты. Влюблялись, писали пламенные письма, молили о свиданиях. Я закрывалась в ванной и вела оттуда переписку, чувствуя себя одновременно искусным шпионом и роковой сердцеедкой. Но стоило из безликих диалогов вынырнуть перспективе реальной встречи, как меня охватывал страх. А вдруг там мне будет хуже? Здесь уже сложился комфортный предсказуемый быт с еженедельными выходами в ресторан, пьяными посиделками-аперитивами, совместным отдыхом на каком-нибудь модном курорте и умеренным домашним сексом. А что ждало меня в этой одновременно манящей и пугающей неизвестности? Притирки, ссоры, борьба за личное пространство и против заскорузлых привычек, и, как вариант, полная несовместимость по всем жизненноважным пунктам. Риск виделся мне бессмысленным. И, взобравшись на пик виртуальных страстей, мои романы стремительно катились вниз.
Со временем количество соискателей моего внимания поиссякло. Тогда я стала заводить односторонние иллюзорные интрижки с привлекательными актерами, докторами и знакомыми мужа. И представлять в постели очередной объект симпатий на месте изученного до родинки супруга. Для вас, мужчин, первостепенной является визуальная сторона действа. Вам важно испытывать влечение к конкретной партнерше. Мы же, мечтательницы, способны, закрыв глаза, мысленно переместиться в более волнующий антураж и нарисовать себе какого-нибудь невероятного героя. Или двух. А моему супругу было всегда глубоко наплевать на те иллюзорные оргии, что творились у меня в голове вовремя соития. Он вообще всегда довольствовался моей привлекательной обложкой, не стремясь вчитаться, вникнуть, откопать потоенный смысл. И этот смысл за ненадобностью не замедлил испариться. С годами замужества я обмельчала. Вся моя сущность бултыхалась на поверхности и исчерпывалась новыми платьями, поездками и ресторанами. Где-то я слышала, что от хорошей жизни тупеют. На тот момент я, конечно, ни за что себе бы не призналась, что со мной произошло нечто подобное. Но теперь, оглядываясь назад, я осознаю в полной мере бесполезность своего многолетнего замужнего прозябания.
Возможно, мне следовало родить ребенка. Так делали все. Это было следующей ступенькой после выхода из мэрии. Забеременеть, отходить должные девять месяцев с тяжелым пузом, изрыгнуть из себя младенца и посвятить ему остаток своих дней. В этом ведь и есть смысл женщины – воспроизвести род, дать продолжение генам. Муж часто заводил разговоры о ребенке. Ему хотелось на закате дней понянчить карапуза с собственными глазами, съездить с ним на рыбалку, научить стрелять из рогатки. Я никогда не говорила «нет». Зачем расстраивать человека? Пусть тешится надеждой. Он и тешился. Я придумывала несуществующие гинекологические болячки, малевала черной краской страшные лишения, которым мы неминуемо подвергнем себя с появлением третьего лишнего. Со временем он смирился, и после моего тридцати-восьмилетия перестал поднимать тему размножения. И я сама тоже успокоилась. Потому как до этого в моем сознании все-таки маячила вкрученная социумом лампочка «надо, надо». Эти нетактичные вопросы подруг-мамаш опять же! «Ну, а ты-то когда?» Ясное дело, вытирая сопли своим первенцами, снося их капризы, и старея от всего этого на глазах, они страстно желали увидеть и меня в своих рядах домашних героинь. Я вежливо улыбалась в ответ на их распросы. Советская идиология всеобщего уравнивания никогда не была мне близка.
