– Скажи, Мартынка, а сам ты с Дракулой вёл беседы? – Фёдор Курицын слегка поёжился – не то от холода, хоромы были не топлены, не то от упоминания имени валашского господаря, один перечень деяний которого леденил кровь. Думный дьяк недавно вернулся из посольства в Королевстве Венгерском, где только и говорили о Дракуле – так что воспоминания были свежи.
– Не довелось, – Мартин тряхнул головой, коротко стриженной на латинский манер. – Потому и сижу сейчас в светлице государева дьяка в стольном граде московском, а не в Трансильвании на колу у Дракулы.
Весна в Москве, как и зима – красна короткими днями. Тратить витые разноцветные свечи – подарок венгерского короля Матфея Корвина – не хотелось: сгодятся для ночных утех за пером и бумагой. Дьяк зажёг лучину.
– А правда, что Дракула убил пристава городской стражи и не понёс кары за злодеяние своё?
Мартин на вопрос хозяина только повёл соболиными бровями, делавшими похожим на девичье его голое безбородое лицо. За это сходство холопы курицынские прозвали выскочку латинского «марфушей». Однако у девок вид франтовато одетого Мартынки вызывал неподдельный интерес.
– Чай, не слышишь, поганец, что тебе говорят? – слуга не на шутку рассердил Курицына.
– Нешто, Фёдор Васильевич, служивые люди Матфея тебе о том не поведали?
Государев дьяк отрицательно покачал головой.
– Сказывают, дело так было, – рассказчик неожиданно перешёл на шёпот. Показалось, а, может, в самом деле, где-то рядом скрипнула половица. Оба прислушались. «Померещилось, значит». Мартин перекрестился и продолжил. – Прослышав о притеснениях, учинённых валашским господарем, Матфей посылает за душегубом войско и пленяет его. Отсидев добрую дюжину лет в темнице, Дракула выходит на свет белый.
– Таки простил ему прегрешения Матфей! – воскликнул Курицын, судя по тону, недовольный таким поворотом событий.
– Нет, сидеть бы Дракуле всю жизнь в темнице сырой в Вышеграде на Дунае! – Мартин тонко угадывал перемены в настроении Курицына. – Так умер воевода, поставленный на престол Валахии после его заточения. Более достойного, чем Дракула, не нашлось – пришлось королю Матфею возвращать законного господаря на старое место.
– Ну, другое дело, – улыбнулся Курицын.
– Однако продолжу, мой господин. – Мартынка зевнул, прикрывая рот рукой. Разговоры о Дракуле ещё в Венгрии ему порядком надоели, но виду подавать нельзя, обидится государев дьяк. – По дороге домой бывший узник остановился в Буде, где пробыл несколько дней. Здесь и приключилась с ним эта оказия… Однажды во двор корчмы, где Дракула почивал, забежал злодей, уклонявшийся от погони. Приставы схватили его. Тут выходит Дракула и мечом отсекает голову тому, кто держал злодея за руки, самого же беглеца – отпускает. Приводят Дракулу во дворец на светлые очи Матфея Корвина.
«Пошто так поступил? – король вопрошает. – Ещё и злодея отпустил».
«Всякий, кто разбойнически в мой дом проникает, так погибает», – таков был ответ смутьяна.
«Нешто приставы разбойники?» – рассердился Матфей.
«А почём мне знать, кто они? Коли ты пришёл бы за злодеем, не отпускал бы – выдал тебе».
– Махнул король рукой и отпустил его с богом, – закончил рассказ Мартынка.
Курицын вздохнул… Во время рассказа слуги он сидел не шелохнувшись.
– Властью, данной Богом, волен король Матфей распорядиться по своему умыслу, – прервал он затянувшееся молчание. В поступке Дракулы Курицын уже не видел ничего необычного. За время путешествий по землям венгерским, валашским, трансильванским и турецким и не такое доводилось слыхивать. А вот Матфей Корвин удивил его. Мысленно он ставил на место короля венгерского Великого князя Ивана III: «Как бы Иоанн Васильевич рассудил оказию такую?» – и не находил ответа. Страх от мысли самой, что государь московский мог поступить не по его, Курицына, убеждениям, холодом сковал тело.
– Зябко мне. Мартынка, печь затопи да иди почивать.
Мартынка был не просто слугой. Он являлся постоянным собеседником государева дьяка и по праву мог считаться соавтором «Повести о Дракуле», которую Курицын писал по ночам. Дело было секретное. Знал о нём только Мартынка – человек проверенный, которого Курицын взял в услужение в землях угорских да так и оставил при себе за чистый ум и ясную голову.
Днём, принимая послов, или просто проводя время на государевом дворе, Фёдор Васильевич наблюдал за Великим князем и женой его, греческой царевной Софьей и невольно сравнивал Великого князя с Дракулой. Вечером, в беседе с Мартынкой, и особенно ночью, наедине с чистым листом бумаги, сомнения одолевали его. А всегда ли прав достопочтимый государь московский, иногда в горячности своей превосходивший героя его писаний?
Догорела последняя лучина. Чертыхаясь, Курицын едва нащупал впотьмах турецкий сундук – подарок паши из Аккермана, достал свечу, зажёг её и поставил в массивный серебряный подсвечник. Потом вынул перья, чернила, бумагу и сел за стол. Уже месяц как вернулся из земель угорских. Три года провёл при дворе венгерского короля и почти год в заточении в Аккермане – Белом городе – на Днестре у Чёрного моря, отобранном у молдавского володаря Стефана турецким военачальником Султан-Беем. И схватили ведь Курицына по-глупому, на переправе через Днестр в землях дружественных молдавских, в двух шагах от литовской Руси. Мала – мала московская земля, негде разгуляться на ней славному витязю.
А ведь господин Великий князь не послал за ним гонцов с выкупом. Если бы не прошение Матфея Корвина и заступничество крымского хана Менгли-Гирея, кормил бы он своими костями султанских стрепетов. А каков итог всего этого? Несколько слов о мире, дружбе и согласии в договоре Венгрии и Московии да вечная изжога от непривычно острых турецких кушаний. Правда, были ещё иные вопросы к Матфею. Великий князь просил доставить ему удальцов, умеющих лить пушки и стрелять из оных, мастеров серебряных дел для делания больших и малых сосудов, зодчих для строения церквей, палат и городов. Так и стоят в ушах Курицына последние слова Иоанна, которые надлежало передать венгерскому королю: «У нас есть серебро и золото, но мы не умеем чистить руды. Услужи нам, и тебе услужим всем, что находится в моём государстве».
Но всё же не зря оставил он надолго Москву и учёные беседы с попами Алексеем и Денисом о вере, небесных светилах, судьбу предсказующих, пользе научения и прочих премудростях. Неровен час, скорый на расправу государь Иван Васильевич крамолу во всём увидал бы. Одно понял дьяк, пространствовав по городам угорским и трансильванским: и там у них головы учёных мужей теми же мыслями обременены.
