Борис Пастернак - Февраль. Достать чернил и плакать!

Февраль. Достать чернил и плакать!
Название: Февраль. Достать чернил и плакать!
Автор:
Жанры: Литература 20 века | Стихи и поэзия
Серия: Стихи о любви
ISBN: Нет данных
Год: 2021
О чем книга "Февраль. Достать чернил и плакать!"

Судьба Бориса Пастернака являет собой невероятный пример безупречной и счастливой жизни в эпоху исторических катаклизмов. «…И не единой долькой не отступаться от лица…» – эти строчки могли бы стать эпиграфом не только к его творчеству. Он не шел на открытую конфронтацию с властью, он не воевал с возлюбленными, и при этом всегда оставался самим собой – Поэт, «небожитель», «счастливчик», влюбленный в жизнь, природу, искусство, женщин…

Бесплатно читать онлайн Февраль. Достать чернил и плакать!


© ООО «Издательство АСТ», 2020

Из сборника «Начальная пора»

«Февраль. Достать чернил и плакать!..»

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
<1912, 1928>

«Как бронзовой золой жаровень…»

Как бронзовой золой жаровень,
Жуками сыплет сонный сад.
Со мной, с моей свечою вровень
Миры расцветшие висят.
И, как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый
Завесил лунную межу,
Где пруд как явленная тайна,
Где шепчет яблони прибой,
Где сад висит постройкой свайной
И держит небо пред собой.
<1912, 1928 >

«Когда за лиры лабиринт…»

Когда за лиры лабиринт
Поэты взор вперят,
Налево развернется Инд,
Правей пойдет Евфрат.
А посреди меж сим и тем
Со страшной простотой
Легенде ведомый Эдем
Взовьет свой ствольный строй.
Он вырастет над пришлецом
И прошумит: мой сын!
Я историческим лицом
Вошел в семью лесин.
Я – свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
Я – жизнь земли, ее зенит,
Ее начальный день.
<1913, 1928 >

Сон

Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.
Но время шло, и старилось, и глохло,
И паволокой рамы серебря,
Заря из сада обдавала стекла
Кровавыми слезами сентября.
Но время шло и старилось. И рыхлый,
Как лед, трещал и таял кресел шелк.
Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
И сон, как отзвук колокола, смолк.
Я пробудился. Был, как осень, темен
Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,
Как за возом бегущий дождь соломин,
Гряду бегущих по небу берез.
<1913, 1928>

Вокзал

Вокзал, несгораемый ящик
Разлук моих, встреч и разлук,
Испытанный друг и указчик,
Начать – не исчислить заслуг.
Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,
Лишь подан к посадке состав,
И пышут намордники гарпий,
Парами глаза нам застлав.
Бывало, лишь рядом усядусь —
И крышка. Приник и отник.
Прощай же, пора, моя радость!
Я спрыгну сейчас, проводник.
Бывало, раздвинется запад
В маневрах ненастий и шпал
И примется хлопьями цапать,
Чтоб под буфера не попал.
И глохнет свисток повторенный,
А издали вторит другой,
И поезд метет по перронам
Глухой многогорбой пургой.
И вот уже сумеркам невтерпь,
И вот уж, за дымом вослед,
Срываются поле и ветер, —
О, быть бы и мне в их числе!
1913, 1928

Венеция

Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Еще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлендая с тоски,
И гóндолы[1] рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.
За лодочною их стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.
1913, 1928

Зима

Прижимаюсь щекою к воронке
Завитой, как улитка, зимы.
«По местам, кто не хочет – к сторонке!»
Шумы-шорохи, гром кутерьмы.
«Значит – в „море волнуется“? B повесть,
Завивающуюся жгутом,
Где вступают в черед, не готовясь?
Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,
Как нечаян конец? Об уморе,
Смехе, сутолоке, беготне?
Значит – вправду волнуется море
И стихает, не справясь о дне?»
Это раковины ли гуденье?
Пересуды ли комнат-тихонь?
Со своей ли поссорившись тенью,
Громыхает заслонкой огонь?
Поднимаются вздохи отдушин
И осматриваются – и в плач.
Черным храпом карет перекушен,
В белом облаке скачет лихач.
И невыполотые заносы
На оконный ползут парапет.
За стаканчиками купороса
Ничего не бывало и нет.
<1913, 1928>

Пиры

Пью горечь тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих измен горящую струю.
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим.
Надежному куску объявлена вражда.
Тревожный ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,
Которым, может быть, не сбыться никогда.
Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.
И тихою зарей – верхи дерев горят —
В сухарнице, как мышь, копается анапест,
И Золушка, спеша, меняет свой наряд.
Полы подметены, на скатерти – ни крошки,
Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,
И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,
А сдан последний грош, – и на своих двоих.
<1913, 1928>

Из сборника «Поверх барьеров»

Двор

Мелко исписанный инеем двор!
Ты – точно приговор к ссылке
На недоед, недосып, недобор,
На недопой и на боль в затылке.
Густо покрытый усышкой листвы,
С солью из низко нависших градирен!
Видишь, полозьев чернеются швы,
Мерзлый нарыв мостовых расковырян.
Двор, ты заметил? Вчера он набряк,
Вскрылся сегодня, и ветра порывы
Валятся, выпав из лап октября,
И зарываются в конские гривы.
Двор! Этот ветер, как кучер в мороз,
Рвется вперед и по брови нафабрен
Скрипом пути и, как к козлам, прирос
К кручам гудящих окраин и фабрик.
Руки враскидку, крючки назади,
Стан казакином, как облако, вспучен,
Окрик и свист, берегись, осади, —
Двор! Этот ветер морозный – как кучер.
Двор! Этот ветер тем родственен мне,
Что со всего околотка с налету
Он налипает билетом к стене:
«Люди, там любят и ищут работы!
Люди, там ярость сановней моей!
Там даже я преклоняю колени.
Люди, как море в краю лопарей,
Льдами щетинится их вдохновенье.
Крепкие[2] тьме полыханьем огней!
Крепкие стуже стрельбою поленьев!
Стужа в их книгах – студеней моей,
Их откровений – темнее затменье.
Мздой облагает зима, как баскак,
Окна и печи, но стужа в их книгах —
Ханский указ на вощеных брусках
О наложении зимнего ига.
Огородитесь от вьюги в стихах
Шубой; от неба – свечою; трехгорным —
От дуновенья надежд, впопыхах
Двинутых ими на род непокорный».
<1916, 1928>

Дурной сон

Прислушайся к вьюге, сквозь десны процеженной,
Прислушайся к голой побежке бесснежья.
Разбиться им не обо что, и заносы
Чугунною цепью проносятся понизу
Полями, по чересполосице, в поезде,
По воздуху, по снегу, в отзывах ветра,
Сквозь сосны, сквозь дыры заборов безгвоздых,
Сквозь доски, сквозь десны безносых трущоб.
Полями, по воздуху, сквозь околесицу,
Приснившуюся Небесному Постнику.
Он видит: попадали зубы из челюсти,
И шамкают зáмки, поместия с пришептом,
Все вышиблено, ни единого в целости,
И Постнику тошно от стука костей.
От зубьев пилотов, от флотских трезубцев,
От красных зазубрин карпатских зубцов.
Он двинуться хочет, не может проснуться,
Не может, засунутый в сон на засов.
И видит еще. Как назем огородника,
Всю землю сравняли с землей на Стоходе.

С этой книгой читают
Борис Пастернак, один из ключевых поэтов и писателей XX века, прожил непростую, но на редкость продолжительную творческую жизнь. Мировое признание и последующее присуждение Нобелевской премии – следствие самобытности и выдающегося таланта. Стихи, которые собраны в этой книге, отличает неповторимое пастернаковское сочетание пылкого сердца и холодного взгляда: цепко и точно поэт передает читателю самые тонкие и самые редкие идеи и чувства. И несмот
«Я знала, что многие нам завидуют, еще бы – столько лет вместе. Но если бы они знали, как мы счастливы, нас, наверное, сожгли бы на площади. Каждый день я слышала: „Алка, я тебя люблю!” Я так привыкла к этим словам, что не могу поверить, что никогда (какое слово бесповоротное!) не услышу их снова. Но они звучат в ночи, заставляют меня просыпаться и не оставляют никакой надежды на сон…», – такими словами супруга поэта Алла Киреева предварила насто
В этом сборнике представлены стихотворения из разных периодов творчества Ахматовой: все они объединены эмоциональной глубиной, неизменной искренностью и виртуозной работой со словом, которые всегда были свойственны Ахматовой.
Для своего времени Федор Иванович Тютчев, прежде всего дипломат, политик. Для нашего – поэт. Свои лучшие стихи о любви он посвятил женщинам, которые никогда не могли их понять, ибо слишком плохо знали русский язык. Полжизни проживший за границей, он оставил самые нежные и лиричные описания русской природы.Его любовная лирика наполнена мотивами скоротечности счастья, гибельности любви, вины перед любимой женщиной, скорби, раскаяния и душевных терз
«Доктор Живаго» – итоговое произведение Бориса Пастернака, книга всей его жизни. Этот роман принес его автору мировую известность и Нобелевскую премию, присуждение которой обернулось для поэта оголтелой политической травлей, обвинениями в «измене Родине» и в результате стоило ему жизни.«Доктор Живаго» – роман, сама ткань которого убедительнее свидетельствует о чуде, чем все размышления доктора и обобщения автора. Человек, который так пишет, беско
Повесть, по авторскому свидетельству, представляет собою начало романа, над которым Пастернак работал зимой 1917 – весной 1918 г. Сюжет повести организован вокруг нескольких эпизодов, которые Пастернак считал в жизни каждого человека ключевыми и о которых писал не раз – пробуждение младенческого сознания «о третьем годе», пробуждение «девического» в девочке-подростке, первая влюбленность и первая встреча со смертью как «прививка» взрослости. Прев
У поэта особое видение мира. Поэт находит особые слова, чтобы его выразить. Поэт облекает свои мысли в особую форму. Порой поэту становится тесно в рамках стиха. Тогда на свет рождается Проза Поэта.
Пытаясь всегда и во всем «…дойти до самой сути», Борис Пастернак, черпая творческие силы из раннего детства, доводит свой литературный талант до гениальных высот – будь то проза, поэзия или переводы. В этом сборнике наряду с известными и любимыми произведениями Б.Пастернака (повести «Детство Люверс» и «Охранная грамота», автобиографический очерк «Люди и положения», книги стихотворений «Начальная пора», «Второе рождение», «Темы и вариации», «Стихи
Роман Максима Горького (1868–1936) о семейном бизнесе выходцев из крепостных крестьян – непростая история жизни трех поколений семьи русских фабрикантов. Горький хорошо знал эту среду и понимал, что слишком быстрый социальный рост нередко приводит к вырождению, губит людей, превращая их из хозяев «дела» в его рабов.
Известный поэт и историк Сергей Дмитриев, представляя вниманию читателей семитомное собрание своих стихотворений, в первую книгу проекта включил духовно-философскую лирику, затрагивающую самые глубинные вопросы бытия. Как подчеркивает автор, «о чём только не страдает поэтическая душа, когда ей не терпится высказать наболевшее. И болеет она о неожиданно многом: о Боге и мироздании, о вере и душе, о жизни и смерти, о времени и путях-дорогах, о вечн
Известный поэт и историк Сергей Дмитриев, представляя в семитомном проекте многолетнее поэтическое творчество, собрал воедино в книге «Молитвы русского поэта» свою разностороннюю православную лирику. Начиная с переложенных на поэтический язык «Библейских максим», стихов-молитв и размышлений о Боге и вере, автор приглашает читателей в паломническое путешествие по православным местам России и мира, включая Святую Землю, Святой Афон и десятки обител
Солнечным мартовским днём медвежонок Неева выбирается из берлоги и впервые видит мир, в котором ему предстоит жить. Красота, ароматы и странные создания этого мира ошеломляют его. Под присмотром заботливой матери Нузак медвежонок бросается в водоворот новой и такой прекрасной жизни.Но однажды Нузак чует запах самого опасного существа на земле, встреча с которым станет для неё и Неевы роковой.Американский писатель и защитник природы Джеймс Оливер
В монографии раскрываются сущность и основные пути развития духовной социализации личности в современном российском обществе. Особое внимание уделено анализу духовных основ и социально-правовых проблем социального взаимодействия.
В монографии рассматриваются теоретические и методологические аспекты духовной социализации личности в условиях развития системы социального взаимодействия.Концептуальной основой исследования, представленного в монографии, послужили идеи русского идеал-реализма и космизма, в которых духовно-нравственные аспекты бытия нашли свое наиболее глубокое и убедительное обоснование.Монография предназначена для ученых, преподавателей, аспирантов и студентов
У меня был любимый муж, размеренная жизнь и я была счастлива. Мой муж меня любит – так я думала, пока не получила письмо от его любовницы. Её звали Грета. Всё, что угодно я ожидала прочесть в этом письме, ведь писала женщина, с которой мой муж, которого я горячо и искренне любила все совместные годы жизни, изменял мне. Теперь, моя жизнь уже никогда не будет прежней. Я была верной и преданной женой, но всё в жизни может измениться, когда утрачено
Когда я поехала с друзьями на рок-фестиваль, то и представить себе не могла, что вместо фестиваля окажусь в каком-то заколдованном лесу. Эльфы, гномы, русалки… Кого тут только нет! А самое интересное, что тут совсем другие стандарты красоты, и я, со своей модельной фигурой, считаюсь уродиной, зато моя подруга-пышечка Тома стала чуть ли не идеалом красоты. Спасти эльфийского принца в обмен на возвращение в свой мир? Легко! А вот как спастись от вн