Фига из будущего, или Медь золотого дождя
Фи́га, или Фи́говое де́рево, или Смоко́вница обыкнове́нная, или Смо́ква, или Ви́нная я́года (лат. Fícus cárica) – субтропическое листопадное растение рода Фикус семейства Тутовые. А ещё – просто кукиш, или дуля.
Роман с прологом и эпилогом
Рекомендовано для представителей всех возрастов, конфессий и ориентаций. Неважно, сколько вам лет.
Уже «за» или ещё «не», а может быть даже «Ого-го!» или «только-только». Почти уверен, роман не оставит вас равнодушно-холодными. Откройте. Начните читать. Пробегитесь по строкам. Улыбнитесь.
При чтении приветствуются кофе, чай, пиво, водка, коньяк, самогон, бутерброды, чипсы, диван. Ночью – кровать с вечерней лампой. Читается легко в метро, в самолёте, в поезде на верхней и нижней полке (даже на боковушке у туалета), в парке, в переполненном трамвае и даже сидя в мягком кресле в тёплом домашнем халате и мягких тапочках, под мурлыканье наглого и ленивого кота на подоконнике.
– Нет, дорогой мой, так в жизни не бывает… Вот ты посмотри, что мне тут пишут: «Её прекрасные руки сжимали рулевое колесо троллейбуса, а в душе пели райские птицы, заставляя сердце трепетать в груди. Весь мир вокруг был наполнен благоуханьем и дурманом того прекрасного чувства, которое заставляет нас не спать ночами, делать глупости, бросаться в омут счастья объятий и любить, любить, любить!» Чушь! Я смеюсь и плачу! Бред! Вот ты, рядовой читатель, допустим, ты сам в это веришь? Вот в это, где женщина, уже не первой молодости, водитель троллейбуса, в конце смены в Москве, на заставленных машинами, занесённых снегом улицах, прекрасными руками сжимала бы руль и наслаждалась своим любовным чувством к автомеханику Лёхе? Хотя ранее в этом же тексте написано, что он избил её во время совместной пьянки! Чушь! Вот скажи мне, они что, надеются на понимание и любовь читателя? А я должен это издавать! Бред!
– Вы просили писать правду?
– Конечно! Или ничего, или её, матушку.
– Хорошо. То, что у вас на столе… Я имею в виду все эти рукописи…
– Да какие к чёрту рукописи! Набранный на компьютере текст, абсолютно безграмотный и бездарный! И они хотят удивить мир! И непременно заработать! На чём? На ерунде? Нет! На заскорузлой, закостенелой банальной чепухе, которую даже глупые домохозяйки выкинут… Да нет! Они её просто не купят.
– А у меня, кстати, есть то, что вам подойдёт… Только потом не кричите. И не говорите: «Я предупреждал!»
Я напишу… Точнее, уже написал. Так, некоторые штрихи остались. Только, знаете… правду писали многие, поэтому всем всегда она что-то напоминает.
– Что?
– Жизнь… А мне говорят – плагиат. А я писал, как есть… писал…
– Ну и прекрасно. Пусть говорят. Главное, читали бы! А говорят – значит, читают…
Диалог этот проходил в кабинете издателя, между самим издателем и автором. Издатель перебрал ворох предложений. Повести, романы, эссе и прочая ерунда, предложенные ему авторами, он браковал, нещадно критикуя.
– Они претендуют оставить жирный след в истории литературы! Они! Эти бездари и графоманы! Как вам? – возмущался взъерошенный издатель.
Его возмущение однозначно давало понять, что след в литературе явно не вырисовывался. Сальность присутствовала, это да, без сомнений… Но вот жирным след не получался… Издатель брал один из листков со стола и, грустно смеясь, зачитывал:
– …или вот: «Прекрасное утро застало влюблённых, разметавшихся на широком ложе, ставшем свидетелем их греховной, но в то же время святой страсти…» И дальше: «Лёгкий завтрак для неё он принёс прямо в постель. Накинув на себя лишь простыню, Алексей походил на античного патриция, предлагающего своей возлюбленной насладиться утренней свежестью сока и мягкого вкуса круассана…» – Он в сердцах отбрасывал листок и, задыхаясь, негодовал:
– Боже! Откуда эта похабная ерунда! Дорогой мой!
Немного успокоившись и выпив воды прямо из горлышка бутылки, он, неинтеллигентно икнув, продолжал более спокойно:
– Во-первых – попахивает действительно пошлым плагиатом, а во-вторых… Этот гений в начале писал – живёт она, эта Галина, в коммуналке на пять семей! Тогда как её любимый Алексей в одной простыне мог приготовить ей завтрак? Патриций, мать его! Там же люди кругом. Да его бы прикончили ещё на кухне, где с утра пять задниц толкутся у одной плиты! И как они «разметались на широком ложе», если кроме старенького дивана в её комнате не было ни одного спального места? А диван не раскладывался! Был сломан! Это же написано выше. А круассаны! В советское время? А соки? В лучшем случае бутерброд с докторской…
– Хотите хороший роман? – спокойно спросил автор, щурясь и не моргая глядя на издателя.
– Нет. Хочу правдивый, весёлый, без плебейских пошлых витиеватых фраз и заскорузлых штампов… Сможешь – значит, гений.
– Неделю дадите?
– Да пожалуйста. Но… по-моему, за такой срок трудно вообще что-то написать, а тем более хорошее…
– Понимаете… Роман у меня готов… Остались маленькие штришки… И я всё сомневаюсь, как бы вы не кричали: «Это уже писали! Плагиат!»
– Опять за своё? Ты это уже говорил…
– Не кипятитесь… Почему плагиат? Да потому, что так, как есть в жизни, писали тысячи лет миллионы писателей. Писателей больших, маленьких, талантливых, не очень талантливых… А тут я! Со своей правдой…