Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро – департамент на юге Франции – прим. пер.) на улице Игры в Мяч (Rue du Jeu de Ballon) 8 декабря 1767 года. Гёфер в своем Биографическом словаре (издание 1829 года) ему дает имя М. Мишо (М. Michaud), а в своей Всемирной биографии его именует N.; и только Фетис (Fetis) в своем Словаре музыкантов его называет Антуаном, то есть его настоящим именем.
Семейство его матери было почти полностью уничтожено во время отмены Нантского эдикта, и только одному восьмилетнему ребенку удалось избежать резни; им являлся дед Антуанетты д'Оливе, матери нашего бессмертного теософа. Антуан, через своего отца, звавшегося также Антуаном, являлся племянником Жана Фабра, «Честного преступника» (1756) (1).
Его родители, будучи содержателями постоялого двора Трех Королей, определили Антуана по коммерческой части, направив его с этой целью в Париж около 1780 года. Там у него обнаружился вкус к литературе и музыке. Знаменитый доктор Сиго (Dr Sigault), с которым он общался, заметил его пытливый ум и руководил его достаточно полными занятиями по медицине.
Уже в годы отрочества он сделался известным в салонах, где он появлялся, благодаря своему сочинительству стихотворных пьес, приуроченных к случаю, одно из которых имело столь большой успех, что стало приписываться Фабру д'Эглянтину (Fabre d'Eglantine). Дабы избежать подобной досадной путаницы наш юный поэт попросил и получил законное право прибавить к своей фамилии фамилию своей матери, род которой пресекся.
Вот те из этих пьес, которые были исполнены в Товарищеском театре: Гений Нации или живописные моралисты (1787 год), героико-комическая пьеса (2), Амфигури (Amphigouri) (1790) и Зеркало Истины (1791).
В 1790 году имела некоторый резонанс его оставшаяся в рукописи ода на назначение депутата от Нима Рабо Сент-Этьенна (Rabaud Saint-Etienne) в президиум Национальной Ассамблеи.
Между тем, во время, когда он, отказавшись от коммерции, решил жить исключительно трудом своего пера, Революция разоряет его отца, о чем он сообщает в рукописи из нескольких страниц, озаглавленной Мои воспоминания. Несомненно, именно в это время, чтобы избежать банкротства, он отправляется в Германию и, собираясь добиться определенных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорейское посвящение (Сент-Ив: Истинная Франция, Pro Domo), глубокий отпечаток которого отразится на всех его будущих произведениях.
После того, как ему удалось спасти некоторые остатки фамильного достояния, позволившие его родителям и младшим сестрам скромно удалиться в Сент-Ипполит-дю-Гар (Saint-Hippolyte-du-Gard), Фабр д'Оливе возврашается в Париж и самозабвенно погружается в филологические и философические исследования, несмотря на грозный порыв революционной бури. Он отвлекается только лишь для того, чтобы поддержать ход более, чем скромной жизни несколькими произведениями для текущей литературы. Под псевдонимом Госпожа де Б. (Mme de В.) он пишет стихи для журнала, который называется Незримое (Invisible), прозу для двухнедельной коллекции, имевший большой успех сборник общественных игр и, наконец, первое анонимное издание Азалаиса (d'Azalais).
Его брат находился на воинской службе; он должен был погибнуть в несчастной экспедиции из Сэн-Доминго. Он сам, наконец, благодаря покровительству Бернадотта, с которым познакомился после 1789 года, смог поступить на службу в Военное министерство в бюро одаренного персонала с жалованием от 3000 франков, но ложные доносы привели к ненависти Наполеона, и только благодаря протекции графа Ленуара де Ля Роша (Comte Lenoir de La Roche), он был вычеркнут из списка двух сотен ссыльных, направлявшихся погибать на африканское побережье. Кажется, он оставил эту службу в 1802 году, чтобы поступить в Министерство внутренних дел, которое он покинул очень быстро; его пенсия была упразднена герцогом де Фельтром; двенадцать лет пребывая в отставке, он упорно работал. Именно в это время он завязал отношения с Валентэном Ауи (Valentin Hauy), который оказал Фабру д'Оливе помощь в фактических деталях его начинаний. Фабр д'Оливе пишет и издает тогда много романсов для квартета из двух флейт, фортепьяно и баса (вокала), посвященных Игн. Плейель (Ign. Pleyel). Он думал о том, что сможет восстановить музыкальную систему Греков, для чего сочинял композиции третьим ладом, называющимся эллинским, гармоническая пропорция которого существенно отличается. Этим ладом он составил Ораторию на коронование Наполеона и исполненную в 1804 году в Храме реформатской религии ведущими оперными певцами. На ней присутствовали более тысячи зрителей и о ней отзывались с большой похвалой. Именно этому открытию посвящено его небольшое произведение о Музыке; однако, утверждалось, что этот новый лад не что иное, как третий лад Блэнвилля (1757 год), превозносимый Ж.-Ж. Руссо, и очень близкий нашему старому плагальному ладу, существующему в церковном пении.
В 1804 году, после поездки в Ним и Сент-Ипполит-дю-Фор (Saint-Hippolyte-du-Fort), он публикует Трубадура, посвященного своей матери.
Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании Мак-Ферсону и в том, что он по своему разумению заполнил имевшиеся в оригинале лакуны.
В 1805 году он женится на девице А. Варэн (Mile Warin), происходившей из семейства, жившего в окрестностях Ажена (город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне; через него идет дорога от Тулузы на Бордо – прим. пер.), образованной, самой являющейся автором достойных сочинений (3). В тишине он создает с ней семью, в которой практиковались наиболее совершенные добродетели. В этом безвестном убежище он пополняет свою приводящую в замешательство эрудицию. Вместе с Эли-усом Боктором, переводчиком с арабского, служившим Первым консулом в Египте, и тем, кого тот с собой привез во Францию, он изучает все семитические языки и диалекты, – индус из касты ему преподает арийские языки, но силой одного своего дара Фабр д'Оливе проникает в тайну китайских иероглифов. В то же самое время под руководством неизвестных – возможно, этих двух людей с Востока – он упражняется в управлении оккультными силами. Разве не видели его друзья, как часто он мог, используя одну свою магнетическую силу, заставить прилететь из своей библиотеки на свой рабочий стол книгу, к которой он хотел обратиться за советом? Разве не мог он, когда этого желал, побеседовать с покойным автором, чтобы попытаться проникнуть в его мысль? Не вызывал ли он у своей жены самые редкие феномены сомнамбулизма?
Именно в течение этих десяти лет уединенных занятий он написал свои Золотые стихи, опубликованные только в 1813 году с их посвящением литературной секции Института.
