… Тишина вдруг наступила. И не было никакой возможности укрыться от неё. По правде говоря, произошедшее секунду назад было, словно, и не со мной вовсе. Я лишь наблюдал за тем, как зверь, зализывая раны, пятился внутрь меня. Он будто вышел без спроса, чтобы, получив увесистую оплеуху, взвизгнув, отпрянуть от тяжёлой руки, но все же он был зверем. Я и сам не представлял, как опасен этот хищник. Я был уверен, что обуздать его – не составит труда. Невероятная ярость, в которую я вложил вовсе не желание отомстить. Я слепо надеялся, что, расправившись с ублюдком, что теперь неподвижно лежал у моих ног, я смогу вернуть к жизни человека, которого он убил в пьяной бессмысленной бойне три года назад. И вот тишина наступила… секунда… две, пять… двадцать. Мне все казалось, что дверь в старый барак отворится и войдет брат – спокойно, уверенно, монументально…
Я сел на холодный пол, закурил. Я вспомнил все слова, все заветы, я вспомнил все вечера, проведенные с ним. Я просто захотел ещё хоть раз увидеть его. Я захотел ещё хоть раз обнять человека, который всю свою жизнь исступленно меня любил.
Так вышло, что он воспитывал меня – не потому, что у меня не было родителей, а потому что так вышло. И в детстве мне казалось, что у нас колоссальная разница в возрасте – семь лет. И в эти семь лет умещалась моя беспомощность и его бесстрашие, моя слабость и его мудрая сила, мой умственный беспорядок и его строгая логика. Он был лучшим братом на свете. Мы были самими лучшими братьями…
Я лег на пол рядом с человеком, который поставил точку. Я лёг на пол рядом с человеком, для которого эта точка теперь стояла в равной степени, что и для моего брата. Лег так близко, чтобы рассмотреть каждую деталь: его мертвые глаза, его отвратительное глупое лицо, на котором играли ярость и недоумение. Я лишь об одном сожалел – хищник сработал ловко и методично, но не успел объяснить – за что…
– Пойдем домой…
– Подожди, Джошуа… Ещё минуту… ещё одну минуту… я хочу запомнить… просто запомнить…
И стоял октябрь… дурацкую халупу мы покидали вдвоём – и это ничего, что все вокруг могли видеть лишь меня. Джошуа – так звали звери, уверенно шагал рядом и скалил свою отвратительную пасть, между делом, слизывая следы боя – что сделано – не воротишь – повторял он…
– Эй, старлей…
– Не называй меня так…, – я разговаривал в голос с тем, кто обитал лишь в моем сознании, не боясь завоевать у редких прохожих репутацию полоумного…
И была ночь… Так, должно быть, наблюдают за волками – со стороны, не нарушая дистанции – я наблюдал за хищником, который свернувшись калачиком, вылизывал свой пораненный бок. Бесстрашно, с чувством выполненного долга, не отвлекаясь ни на кого и ни на что.
… И для меня это вовсе не было никаким предопределением или знаком свыше, как это обычно описывается в романах или показывается в фильмах. Просто так вышло. Стоял октябрь. Я вошел в большой город с единственной целью – забыть. Когда получено образование, ты свободен от семьи и обязательств перед родными – всегда есть право выбора – кем быть, в кого верить. На прежнем месте меня больше ничего не держало. Устав от тягостной бреди, я отправился прочь от прошлого. Ветер гнал на север. И я податливо подставлял лучам умирающего солнца своё лицо. К ночи я пересек границу своего нового места жительства. Я знал, что не останусь без работы, знал, что писательский талант обязательно позволит получить заработок. Мне следовало лишь перекантоваться где-то до утра. Я стоял посреди огромного города, который не утихал даже ночами…
– Добрый вечер, простите за поздний звонок, мы общались вчера… Помните?
Человек на том конце громко раскашлялся и сразу же перешёл к делу – назвал свой адрес, объяснил, как миновать пост охраны.
Я, было, уже почти собрался подняться в квартиру, как вдруг дверь подъезда распахнулась и на пороге появилась женщина… Она сделал пару шагов, но подвернув ногу на высокой шпильке и не успев ухватиться за перила, нелепо подалась вперед, как-то беспомощно выставила руки и на коротком выдохе начала падать. Весь процесс занял не больше двух секунд, но я наблюдал за происходящим будто в рапиде, словно покадрово отсматривал материал на видеоплёнке. Она упала на колени и пару сантиметров проскользила по гранитному покрытию. Нас разделяли всего несколько шагов. И она сидела и смеялась над собственной беспомощностью. А я не знал, как реагировать. Иногда так бывает – внутри все обжигает сначала жалостью, затем улыбкой, но сдвинуться с места ты не в силах. Просто стоишь и смотришь…
– Да уж… я ещё никогда не падала перед мужчинами на колени, – произнесла она, будто в оправдание и подняла на меня глаза, полные улыбки и слез…
Я замер… ведь никогда прежде не видел никого прекраснее… и эта беспомощность делала её в сто крат женственнее и очаровательнее… Этот взгляд – томный, полный печали и желания что-то вернуть – ускользающее, непостижимое, вот бы подарить ей невесомый подарок – подумал я… При всей устроенности и уверенности в себе она была лишена покоя – так мне показалось в ту секунду. Незнакомка вполне могла бы претендовать на должность Маргариты. В поисках своего Мастера она шла верной дорогой к покою…, – о чем я думал, глядя на неё в ту секунду? Я думал о том, что красота женщины может уничтожать мир вокруг шпилькой каблука, а ещё о том, что эта красота способна созидать жизнь – спокойной хандрой с чашкой кофе у раскрытого эркера-окна. И состояние – после сна, когда глаза многократно красивее, потому что не проснулись ещё. Она сидит. Медленно переводит взгляд с одного предмета на другой и неспешно размышляет в оглушающих неумолимо лучах рассвета. Всегда постоянна. Всегда на стороже. Незримая стена вокруг сердца, к которому так просто было бы найти ключ, но так сложно – ибо не каждому по зубам колоссальная ответственность – сохранить…
Об этом я успел подумать пока она поднималась на ноги и отряхивала колготки от пыли…
За её походку можно отдать жизнь – ровная, строгая, уверенная, роковая – идеальная в движении бедер – я смотрел ей вслед, я смотрел как она садится в свой автомобиль, как трогается с места… в ней все было идеально – ни одного изъяна… бывает же так…
