Благодарю.
Лиза посмотрела в зеркало заднего вида и потрогала свои волосы, будто бы видела их в первый раз. На руках остался липкий след от лака, и она тщательно протёрла ладонь влажной салфеткой. Упаковка «антибактериальных, с зелёной птичкой» всегда лежала в кармашке водительской двери. Папа не признавал других.
Лиза знала, что высокие причёски ей не идут, как и бордовая помада, и голубые стрелки. Но Маруся очень старалась, а расстраивать сестёр в их семье было не принято.
По мнению главного стилиста семьи Фирсовых такой образ должен был подчеркнуть все сильные стороны во внешности Лизы: выразительные скулы, миндалевидные карие глаза и пышные губы. Сестра так рьяно орудовала кисточками, пудрой и лаком, что Лиза сразу поняла, что дело плохо. Сегодня ей меньше всего хотелось быть похожей на девушку на выданье, но сестра всегда думала другими категориями. И получилось то, что получилось.
Лиза выдавила из себя подобие улыбки и удручённо покачала головой. Не надо было соглашаться, не надо было. Не виделись 15 лет, не надо было и начинать.
Она вышла из отцовского форда на весеннюю улицу и посильнее запахнула пальто. В этом дворе всегда было ветрено, несмотря на время года. Сюда редко попадало солнце и возле подъездов и по обочине дороги так и лежал февральский потемневший снег. Лиза огляделась по сторонам и помахала пожилой женщине, которая сидела на лавочке у углового подъезда.
– Маргарита Степановна, здравствуйте!
Женщина прищурилась в попытке разглядеть приближающегося к ней человека, тяжело вздохнула и поднялась со скамейки. Подойдя ближе, Лиза подхватила ходунки, которые скользили по мёрзлой земле, и дружелюбно улыбнулась.
– Здравствуй, Елизавета, – буркнула женщина и покрепче ухватилась за лизину руку. – Это не март, а чёрт-те что.
Она плюнула в сторону сугробов, которые примостились на клумбах, и осторожно зашагала в сторону машины.
– Замёрзли? – Лиза чувствовала, как ногти впиваются в её предплечье.
– А ты как думаешь, Елизавета?! Посмотри на эту погоду!
– Так я же вам звонила, – начала оправдываться Лиза, – я же сказала, что позвоню вам, когда закончу в Сосновке. Вы, наверное, не так поняли…
Ходунки оставляли на талом снегу круглые следы. Маргарита Степановна тяжело дышала.
– Я ждала Настю. Настя никогда не опаздывает, – сказала она, делая внушительные паузы, чтобы перевести дыхание. – Это непозволительно заставлять пожилую женщину ждать на морозе.
Лиза почувствовала, как беспричинный стыд наполняет её тело. Отец всегда говорил, что старшей дочери нужно работать с людьми, но он же одарил её гипертрофированным чувством ответственности за эти незнакомые ей жизни.
Когда они остановились возле машины, тонкие кеды Маргариты Степановны с надписью «Abibas» окончательно промокли, и Лиза не смогла не внести это в список своих промахов.
– И что это за драндулет, извини меня? – сказала Маргарита Степановна, выпустив руку Лизы. – Как, скажи на милость, я в него влезу?! У вас что там проблемы с машинами?
Женщина махнула рукой в неопределённом направлении, где, по её мнению, видимо, находился несуществующий автопарк фонда.
Лиза посмотрела под ноги. Снег, смешанный с грязью, проседал под подошвой. Промозглый ветер пробрался под пальто, коснулся ситцевой блузки, замер возле жемчужного ожерелья, которое должно было «особо подчеркнуть изящность лизиной шеи». Сегодня всё пыталось напомнить Лизе, что хвастаться-то ей особо нечем. Она даже не смогла одеться так, как хочет. Да она и не знала, как ей хочется одеваться.
В свои 33 года она привыкла больше слушать, чем высказываться. Причёска, макияж – всё это говорило лишь о том, кем ей хотелось казаться. Кто она на самом деле можно было понять по ссутуленной фигуре, замершей у машины в поисках ключей.
– Я всё-таки хотела бы сесть в машину, – ехидно заметила Маргарита Степановна и впервые внимательно взглянула на девушку, которая обыскивала карманы своего пальто.
Её глаза вдруг слегка расширились от внезапно напавшей радости узнавания, уголки губ с непривычки едва заметно дёрнулись вверх, и она уже собралась сказать что-то необычное для себя, но Лиза, наконец, отыскала ключи в карманах брюк.
Девушка быстрым шагом обошла машину, открыла пассажирскую дверь и подала Маргарите Степановне руку. Пожилая женщина осторожно опустилась на сиденье. Лиза сложила ходунки, ловко приподняла их, отряхнув от снега, и положила на заднее сиденье рядом с большой аптечкой первой помощи.
В салоне пахло лекарствами и мятными конфетами. На зеркале болтался неумело связанный брелок, напоминающий то ли птицу без крыльев, то ли гнома без ног. К солнцезащитному козырьку были приспособлены несколько икон, взглянув на которые Маргарита Степановна вежливо перекрестилась.
– Это же не твоя машина, да? – переспросила она, обведя салон автомобиля неопределённым жестом.
От этого вопроса Лиза напряглась, крепче вцепилась в руль и несколько раз многозначительно моргнула.
– Моя, – сглотнула она.
– Как же, – недоверчиво протянула Маргарита Степановна, покосившись на иконы. – И кто же это по-твоему?
Лиза проследила за указательным пальцем пожилой женщины, который уткнулся в солнцезащитный козырёк.
– Кто это? – показала она на одну из икон, украшенную янтарём.
– Троица, – ответила Лиза первое, что пришло в голову.
Маргарита Степановна подсобралась и приняла вид разочарованной учительницы.
– Неа.
Лиза уставилась на дорогу, безосновательно надеясь, что за время её молчания поднятая тема потеряет свою актуальность.
– Это Николай Чудотворец, – гордо проворчала Маргарита Степановна.
Её голос осип, и она громко закашляла. Лиза по привычке бросила взгляд на заднее сиденье, припоминая, есть ли в её аптечке средство для купирования приступа астмы. Женщина, быстро перекрестившись, проследила за её взглядом и обиженно отвернулась к окну.
– Не боись, Елизавета. Я не собираюсь сегодня помирать. Только не в марте, только не в такой мерзкий день.
Лиза кивнула, снова сглотнула ком, подступивший к горлу. Уже давно должно было стать легче. Но не становилось.
Лиза любила март.
34 года назад в марте её родители поженились. В тот день шёл дождь, и гости говорили, что это на счастье. Лизина мама до сих пор шутит, что если они подразумевали под счастьем свадебное платье, подол которого стал чёрным от весенней грязи, то они были правы. Лизина мама очень много шутит, но люди, на самом деле, были правы.
Родители Лизы были счастливы. И до брака, и в браке, и после него. По крайней мере они очень хорошо изображали счастье.
Они развелись, когда старшей дочери было 17 лет. В тот мартовский день светило солнце, и родители весело щурились, глядя друг на друга в дверях ЗАГСа. Рядом стояли три девочки – их дочери, которые только учились быть счастливыми. И всё было хорошо.
