Лидия Салохидинова - Фотография

Фотография
Название: Фотография
Автор:
Жанры: Современная русская литература | Историческая литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2018
О чем книга "Фотография"

Сибирь. Барабинская степь. Разглядывая фотографию, старый человек, Кравченко Прохор Семёнович, вспоминает, как и когда была сделана эта фотография; перед ним проходит вся его жизнь, жизнь родных и близких.Крестьяне (полтавские, орловские и др.) из густонаселённых губерний России идут сюда, в Сибирь, в поисках вольной земли; обустраиваются, приживаются средь барабинских татар.Кочующие по степи цыгане воруют у Кравченко телка. Проня, в поисках его, бегает окрест. Цыгане, – в их таборе случается мор, – отдают больную новорождённую девочку Проне. Ребенок воспитывается в семье Кравченко.Содержит нецензурную брань.

Бесплатно читать онлайн Фотография


Глава 1

Сон старика был рваным, ремкастым, он часто пробуждался, подолгу не мог заснуть. Сны-видения, лоскутчатые, мозаичные, – то злые, тревожные, а то, как в далёком-далёком детстве, нежные, ласковые, приводящие к томлению, ожиданию чего-то бесконечно светлого, доброго.

Встал Прохор Семенович по привычке рано. Одев очки жены, старый человек жадно рассматривал фотографию, которую он с вечера, копаясь в документах, достал из серванта. Старик всё собирался съездить в город, заказать себе очки, а теперь вот не надо, – Олины подходят. Фотография старая, пожелтевшая от времени, в одном месте переломлена, а по краям кое-где обремкалась, как будто обглоданная временем. На фотографии вся их большая семья: отец, мать, брат, сёстры.

Сознание старика мерцало, как экран старенького телевизора «Рекорд»: изображение на экране телевизора то появлялось, а то исчезало. И память старика высвечивала из своих глубин то далёкое, щемяще родное, светлое, – от чего перехватывало дыхание, и замирало сердце, то гнетуще горькое, – и опять перехватывало дыхание, и замирало сердце. А то вдруг мысли рвались, ускользали. А затем вновь вспыхивали; всплывали картинки детства, юности… как будто по телевизору крутили старое кино.

Память, как повилика, цеплялась за всё: за каждую деталь и штрих на фотографии.

Старик уставал от воспоминаний, откидывался назад, на изголовье дивана. Засыпал.

Очнувшись, старый человек вновь жадно всматривался в фотографию, вновь предавался воспоминаниям.

…На фотографии он с правого краю, ему здесь одиннадцать лет. Он ровесник века. Старик хорошо помнит, как и когда они фотографировались. И это было целое событие для их семьи, да что там говорить, – для всего их села.

Фотографы тогда были ещё в редкость. Фотограф приехал в их село Берёзово из уездного городка Каинска в августе месяце.>1 И то, что приехал он именно в августе, – это было неслучайно, потому что плату за фотографии мастер брал коровьим маслом и картошкой.

К августу хозяйки уже успевали накопить масла, и, как правило, маслом рассчитаться должны были задатком, авансом; картошку додать после того, как фотограф привезёт уже готовые карточки. Приедет он с готовыми фотографиями в сентябре, когда уже выкопают картошку.

Приехал фотограф семьёй, с женой и сыном-подростком. Жена вела бумажные дела, бухгалтерию, записывала, кто снялся, и кто сколько заплатил, а сын помогал отцу, – подать, принеси-отнести, сбегать, – был в подмастерьях, научался ремеслу отца.

Фотограф, Карл Иванович Коваль, длинный и тощий, у него орлиный нос, крючковатый и тонкий, словно недозрелый гороховый стручок, а на нём всегда висела светлая капелька. Жена его, тётка Уля, маленькая, но полная, загорелая и краснощёкая, ядрёной тыквиной всегда катилась впереди мужа. За ними, как подневольный, плёлся их сын, двенадцатилетний Лёнька.

Они были сродни Фёдору Протасову – Ульяна приходилась сватьей двоюродному брату Федора, – и поселились у него, ночуя повалкой на полу. За своё лежбище, в угол избы, фотограф складывал всё свое драгоценное имущество, подальше от любопытной проказливой протасовской детворы, – как бы не раскурочили чего.

Они, – а их было пятеро у Федора – уж несколько раз просили потрогать фотоаппарат. Фотограф разрешал. Те выстраивались в очередь, подходили один за другим, прикладывали свои пальчики к досочке аппарата – чистые поэтому случаю: кто послюнявил да рубашонкой вытер, а кто к кадушке, в огород, сбегал. Младшенькую же, Катеньку, которой еще и года не было, и она ещё ничего не понимала, её, орущую, приподносил к аппарату старший брат, Володя, он и ручонку её к аппарату прикладывал.

Детвора протасовская ходила в те дни, все, как один, кроме ещё бестолковой и не умеющей ходить Катеньки, именинниками. Особенно задирал нос Вовка. Еще бы! – был он у фотографов при деле, – поводырём, провожатым. Он знал, где кто живёт в селе.

Фотограф наказывал Вовке, чтобы тот водил их по селу правильно, – по порядку, а не таскал их с одного конца села на другое.

Тетка Уля, размахивая своими короткими руками, научала Вову:

– Вота вышли мы из ограды, и идем в начале по вашей стороне улицы… по правую руку… ну и заходим к тем, кто восжелал сфотографироваться… а потом завернули, и по другому порядку… а потома завернули, и опять по вашему порядку… Люди будут знать, видеть, где мы, и, когда мы приблизимся к их дому, готовы будут, – оболокутся, принарядятся… А то, нам – жди, им – пережидай… А затем по другой улице также пойдём… А потом уж, напоследок, к тем пойдём, кто всё-таки надумал сняться.

Вовка так и делал. Вот только вчера он нарушил порядок. И все это из-за Филиппки Кудрявцева. Фотограф, конечно, понял о нарушении Володей принятого порядка, но ничего не сказал, лишь улыбнулся понимающе, снисходительно, с неким оттенком лукавства.

Филиппка Кудрявцев, ровесник Вовки, в те дни с завистью следил за Вовкой. Горестно вздыхал он о том, что судьбина обделила его такой роднёй, как Карл Иванович. И два дня подряд упрашивал отца, мать сфотографироваться; сам канючил и научал этому младшую сестренку Лизоньку.

Говорил Филиппка с подвывом родителям:

– …уже все в деревне переснимались, токо одни мы не снялись, мы че хуже всех што ля… мы бы на картинке все красивые получились… Мамка, ты же к пасхе нову юбку сшила… Масло съешь, а карточка останется… память.

Обещал:

– Я, мамка, цельный год масло не буду в кашу класть.

Посовещавшись, филиппкины родители всё же решились запечатлеть своё семейство на карточку.

И вечером того дня, прежде, чем объявить Вовке о том, что они будут сниматься, говорил Филиппка ему:

– Ой, ой, Вовка, ходишь по улке как самый главный, – говорил и подтягивал, сползающие с худосочных чресел, доставшиеся ему от старшего брата, штаны.

– Ой, ой… а чё? – подбоченившись, выпятив грудь, отвечал веско Вовка. – Да я куды скажу, туды и идёт Карла, – Вовка даже сплюнул, как ему казалось, – и ему очень хотелось, – по-взрослому. Но тот его плевок, пенисто-пузырчатый и прозрачный, попал ему же на ногу. Он незаметно стёр его другой босой ногой, пока Филиппка опять отвлёкся на свои портки, – решил он в этот раз их подогнуть.

– Я сроду б никогда не снялся… ха! – не охота… Энто тятя с маманей заставляют… Говорят, уж почти все в деревне снялись, токо мы нет… масло съешь, а карточка останется… Вот ты, Вовка, говоришь, что куды скажу, туды и идет Карла. А скажешь, чтоб он к нам вперед всех завтра, как только коров выпроводим в стадо, пришел.

– А спорим.

– Спорим.

– На че?

– А на свистульку.

Так и проспорил Филиппка Вовке свою свистульку. Правда, она с щербинкой – надколотой уже была, но Филиппке всё равно было её жалко; а Вовка же, заполучив ее, жалел, что она была с щербинкой.


С этой книгой читают
Сборник доставит большое наслаждение тем, кто любит деревню. Рассказы о трепетном и нежном отношении людей друг к другу, к семье, природе; о настоящей дружбе, умении понимать друг друга, быть рядом при любых обстоятельствах; о простате деревенского быта.
Что мы знаем о душевно больных людях?Лишь то, что они сошли с ума и теперь им не место в обществе среди нормальных людей.А знал ли ты, что все мы по-своему психи?И этого ты тоже не знал, грустно. Я расскажу историю, в которой чуть сама не запуталась…
В рассказах и романах затронуты самые насущные, самые актуальные проблемы, связанные с нынешним переселением немцев из России в Германию, с трудным и болезненным процессом интеграции их в местное общество, с казусами, которые происходят с ними на первых порах проживания здесь. Не обойдена и тема семейного устройства и семейной жизни в новой среде. С глубоким пониманием и душевной тревогой повествует Лукерья Сайлер о самой больной проблеме немцев
«… еще 28 минут» – литературный дебют Хачатура Исмаилова. Это остросюжетная повесть, в которой есть и погони, и террористы, и доблестные солдаты, и захват в плен, и освобождение из него, но главное – в ней есть дружба, принятие, понимание и истинная братская любовь. История, отправной точкой которой стал реальный случай из детства автора, захватывает ярким сюжетом и заставляет задуматься, ставя перед читателем глобальные, общечеловеческие вопросы
Она куталась в агрессию и равнодушие, как в броню, а в душе у неё был пожар…После смерти сестры для шестнадцатилетней Риты всё потеряло смысл. Она считала себя виновной в её смерти и мстила себе, уничтожая день за днём, пока однажды всё не поменялось…Это история о потере, самоуничтожении, одержимости, предательстве и любви, рассказанная от лица подростка.
Это книга-пособие для начинающих по формированию феминистского взгляда. В ней разные женщины ведут речь о сексизме и культуре насилия – двух китах «мужского мира», в котором мы все живем, а также о феминизме как его альтернативе. Сексизм начинается с невинного утверждения «Ты же девочка!», затем через гендерные стереотипы, обесценивание, объективацию, миф о красоте он приводит к мизогинии, трудовой дискриминации и ограничению репродуктивных прав.
Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович (1869–1954) прожила долгую жизнь и сменила много занятий: была она и восторженной революционеркой, и гувернанткой в богатых домах, поэтом, редактором, театральным критиком, переводчиком.Ее “Дневник”, который она вела с 1930 по 1954 год, с оглядкой на “Опавшие листья” Розанова, на “Дневник” Толстого, стал настоящей эпической фреской. Портреты дорогих ее сердцу друзей и “сопутников” – Льва Шестова, Даниила Андр
Жизнь людей в городах постоянно на виду. Но что происходит в полузаброшенных посёлках и умирающих деревнях? Люди уже давно забыли о рассказах бабушки и дедушки, посвящённых чудесам и нечисти. Всё это осталось далеко в детских воспоминаниях и превратилось в сказку. А что, если это были не выдумки? Забытым деревням Нижегородской глубинки есть о чём рассказать. Первый маленький цикл посвящён историям о призраках. Осторожно! Они основаны на реальных
В настоящем издании представлены четыре книги трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» Галена – выдающегося римского врача и философа II–III вв., создателя теоретико-практической системы, ставшей основой развития медицины и естествознания в целом вплоть до научных революций XVII – XIX вв. Публикуемые переводы снабжены обширной вступительной статьей, примечаниями и библиографией, в которых с позиций междисциплинарного анализа разбираются основны