Перед костром
Гвинет услышала гулкие шаги в пустом коридоре и бряцание ключей и поняла, что тюремщики идут к ее камере.
Настал ее последний час.
Она с самого начала знала, что обречена, и твердо решила умереть непокоренной, встретить смерть с презрением и достоинством. Но сейчас, на пороге небытия, кровь стыла у нее в жилах. Легко быть смелым, пока опасности еще нет, но как только будущее стало ужасной действительностью, узницу охватил неописуемый ужас.
Она закрыла глаза, чтобы собраться с силами.
По крайней мере, она может стоять на ногах. Ее не потащат на костер, как многих других достойных жалости приговоренных, которых «убедили» признаться в преступлениях. Те, кому доказали их виновность с помощью тисков, решетки или иных орудий, редко бывали в состоянии идти сами. Она же с самого начала сказала тем, кто ее допрашивал, все, что они хотели от нее услышать. Она стояла перед судьями, гордо выпрямившись во весь свой высокий рост, и произносила признание с язвительной насмешкой, всем своим видом давая понять, что она побеждена, но не сломлена. Она сэкономила королевским властям много денег, ведь изверги, которые пытают заключенных, чтобы выбить из них «правду», должны получать плату за свою дьявольскую работу.
Ее грела мысль, что себя она все-таки избавила от позора – не допустила, чтобы ее волокли на костер изломанной, изуродованной, окровавленной.
Еще раз зазвенели ключи, и звук шагов стал громче.
«Дыши! – приказала она себе. – Я смогу все вынести и умереть достойно. Я невредима и должна радоваться, что могу сама идти на казнь: я же видела, что они способны сделать. Весь этот ужас…»
Она держалась неестественно прямо – не от гордости, а потому, что просто не могла согнуться от холода. Ей казалось, что она превратилась в ледяную статую, все ее мышцы онемели. «Ну, это ненадолго», – мысленно посмеялась она над собой. Пламя быстро согреет ее своей глубокой смертельной лаской, и она растает. Это не было дополнительной пыткой для обреченных и искалеченных людей. Огонь нужен был для того, чтобы эти проклятые люди были уничтожены полностью: пепел смешается с пеплом – «ты земля и в землю уйдешь».
Обычно перед тем, как зажечь костер, приговоренных душили. Но если судьи были очень злы на жертву, костер могли зажечь раньше чем положено и не дать палачу времени, чтобы ускорить конец и уменьшить муки осужденного. Она нажила себе врагов. Она говорила за других и сражалась за себя. Вряд ли ее смерть будет быстрой.
У нее слишком много врагов, это и привело ее к осуждению и неминуемой смерти. Она легко поняла, кто в этом виноват – но уже после того, как была арестована.
Многие люди верят в дьявола и думают, что все зло в мире от ведьм. В это верит и сама королева, которой Гвинет так верно служила. Да, человек слаб. Сатана приходит по ночам, и люди заключают с ним договор и подписывают его своей кровью. Договор о том, что можно навести проклятие или порчу на невинного человека. Они думают, что признание может спасти бессмертную душу, а мучительные пытки и смерть – единственный путь обратно в руки Всемогущего Господа. И сейчас таких людей большинство. В Шотландии, как и во многих европейских странах, колдовство карается смертью.
Она не была виновна в колдовстве, и судьи знали это. Ее преступлением была верность королеве, которая своими безрассудными страстями навлекла на них проклятие.
Но это было уже не важно. Не имели значения ни позор перед судьями, ни жестокость вынесенного ей приговора. Сейчас она умрет, и теперь важно только это.
Дрогнет ли она? Что будет, когда ее обожжет первое прикосновение огня? Закричит ли? Конечно, закричит: это будет такая ужасная боль!
Она права и невиновна. Какой прок от этого теперь?
И кроме страха перед смертью и болью, она чувствовала сожаление. Она жалела, что раньше не понимала, как много отдала в обмен на верность своим идеалам. Мысль, что она покидает этот мир, была как кровоточащая рваная рана в сердце. Эта рана жгла ее так, словно была посыпана солью. Что бы они ни сделали с ее телом, это не может быть тяжелее, чем адская мука, терзавшая сейчас ее душу. Ведь как только ее не станет…
Что будет с Дэниелом?
Конечно, ничего. Бог не может быть так жесток. Суд и казнь должны заставить замолчать ее, и только ее одну. Дэниел в безопасности у тех, кто любит его. И его отец, конечно, не позволит, чтобы сыну причинили вред – что бы она ни сделала, как бы дерзко ни вела себя с ним.
Шаги зазвучали еще ближе, замерли перед ее камерой, и Гвинет на мгновение ослепла от яркого света фонаря, который стражи принесли с собой в эту темную башню. Сначала она видела только, что этих людей было трое. Потом глаза привыкли к темноте, и на мгновение ее сердце бешено забилось.
Среди них был он!
Ну конечно, он не мог допустить, чтобы ее жизнь закончилась так ужасно! Несмотря на его гнев, предупреждения и угрозы, он не мог желать этого. Он достаточно часто говорил – и ей пришлось признать его правоту, – что она слишком похожа на королеву, которой служила: безрассудно говорит то, что думает, и не видит опасностей, которые порождает такая честность. Но все-таки мог ли он быть частью этой головоломки, этого несправедливого и лживого политического спектакля, который разыграли интриганы? Он обнимал ее, и в это короткое сияющее мгновение она узнала, как сердце может управлять умом, как страсть может уничтожить благоразумие, как любовь может смести здравый смысл со своего пути.
Они много пережили вместе. Слишком много.
И все же…
Мужчина может предать другого мужчину так же легко, как ветер меняет направление, – ради спасения своей жизни, ради положения в обществе, имущества и процветания. Неужели он действительно участвует в этом спектакле? Ведь это он, она не ошиблась.
Рован был здесь во всем своем блеске. В мерцающем свете факелов его пшеничные волосы казались золотыми. Он выглядел как благородный шотландский дворянин – на нем был килт[1] цветов его клана и широкий, отделанный мехом берет, от которого его плечи казались еще шире. Он смотрел ей в глаза, а рядом с ним стояли ее судья и палач. Лицо Рована с крупными, словно высеченными резцом чертами было мрачным: он тоже пришел исполнить приговор. В черных как уголь глазах отражались холод и презрение. Ее сердце сжалось, словно длинные ледяные пальцы дотянулись до него и сдавили. Какая она глупая: поверила, что он пришел ее спасти.
Он здесь не для того, чтобы помочь ей, а чтобы судить ее. Он не остался в стороне от политических игр последних дней. Как очень многие знатные дворяне, Рован в совершенстве владел отточенным столетиями искусством взятия крепостей, умел побеждать и с успехом применял эти знания, плетя интриги в залах дворца.
