Я вам так скажу: ошибки случаюца у всех, не зря же перед плевательницей всегда кладут резиновый коврик. Но мой вам совет: никому не давайте снимать кино про вашу жизнь. Правдиво получица или нет – это дело десятое. Просто вас потом задергают: начнут с вопросами приставать, телекамеры сувать в физиономию, аффтографы требовать, расхваливать на все лады. Ха! Кабы брехню грузили бочками, я бы в бочкари поддался и зашибал поболее, чем господа Дональд Трамп, Майкл Маллиген и Айвен Бозоски в месте взятые. Но об этом чуть позже.
А для начала позвольте ввести вас в курс моих cкорбных дел. За последний десяток лет со мной не мало всего произошло. Во-первых, я стал на десять лет старше, а это не так весело, как некторые думают. В волосах седина, да и прыти поубавилось – это сразу ясно стало, когда я сделал попытку вернуца в американский футбол, чтобы подправить свое положение.
Когда весь мой бизнес накрылся медным тазом, застрял я в Новом Орлеане, причем оставшись совсем один. Устроился подметалой в стрип-клуб «У Ванды», который работал до трех часов ночи, так что дни у меня были обычно не заняты. Как-то в позний час сижу я в углу, смотрю, как моя подружка Ванда исполняет свой номер, и тут где-то впереди разгараеца не хилый кипеш. Зрители орут, ругаюца, переворачивают столы, стулья, швыряют пивные бутылки, бьют один другого по головам, девушки верещат. Меня это не особо встревожило, посколько такие заварухи случались там раз заразом.
В толпе мелькал один громила, который размахивал пивной бутылкой так, как умел только один тип, мой знакомый по алабамскому универу. И что вы думаете: это он и оказался – старина Змей, наш квотербек, который двацать лет назад на стадионе Апельсинового кубка в четвертом дауне выбросил мяч за пределы поля, чтобы остановить время в матче с кукурузниками из Небраски. Мы, конечно, игру слили, из-за чего меня в оконцовке отправили во Вьетнам, – ну, чего уж теперь, дело прошлое.
Короче, подхожу, выхватываю у Змея бутылку, а он, на радостях, что меня увидел, как даст мне по кумполу, что, конечно, было ошибкой, посколько он вывихнул запястье, разорался, завелся, а в это время как раз подоспела полиция, и нас уволокли в каталашку.
С каталашкой я, надо сказать, знаком – попадал туда нераз. Утром, когда народ протрезвел, надзиратель принес нам жареной колбасы с черствым хлебом и стал допытываца, не желаем ли мы кому-нибудь позвонить, чтоб за нами приехали. Змей от злости совсем с катушек слетел и говорит:
– Форрест, каждый раз, когда мне на пути встречается твоя тупая рожа, я попадаю в какую-нибудь передрягу. Смотри: десять лет тебя не видал – и вот пожалуйста. До тюряги докатился!
Я только покивал, потому как возразить было нечего.
Короче, кто-то внес залог: за Змея с дружками, а заодно и за меня, чему ихний благодетель не особо обрадовался, и Змей меня спрашивает:
– За каким хреном ты вобще сунулся в это злачное место?
Когда я сказал, что работаю там уборщиком, Змей как-то странно на меня вылупился и говорит:
– Дьявольщина, Гамп, я же думал, ты до сих пор заправляешь креведочным бизнесом в Байю-Ла-Батре. Что случилось? Ты ведь миллионером был.
Пришлось расказать ему всю грусную историю про банкроцтво моей компании.
Чертовски устав от заморочек с бизнесом, я отошел от дел. Управление компанией передал в руки моей мамы и друзей: летенанта Дэна, с которым мы познакомились во Вьетнаме, и мистера Триббла, гроcмейстера, обучившего меня игре в шахматы. Сначала умерла мама, и к этому добавить больше нечего. Затем мне позвонил летенант Дэн и сказал, что увольняеца, потому как всех денег не заработаешь и тогдалее. А потом пришло письмо из налоговой инспекции, в котором говорилось, что за неуплату налогов мне грозит закрытие произвоцтва с конфискацией лодок, строений и протчего, а когда я примчался посмотреть, что же там делаеца, оказалось, что там не делаеца вобще ничего. Строения пустуют, земля поросла бурьяном, телефоны отключены, свет обрублен, а к дверям прилеплена бумашка от шерифа: дескать, «имущество арестовано за долги». Я решил наведаца к папе Буббы и разузнать, что к чему. Бубба был мне напарником и другом, мы с ним воевали во Вьетнаме, где он и погиб, но его папа мне всю дорогу помогал, вот я и прикинул, что от него смогу узнать, как такое стреслось. Прихожу и вижу его на крыльце: сидит с убитым видом.
– Что, – спрашиваю, – приключилось с креведочной компанией?
Он покачал головой.
– Форрест, – говорит, – все это так грусно и тягосно. Боюсь сказать: ты теперь банкрот.
– Но почему? – спрашиваю.
– Тебя, – говорит, – предали.
И поведал мне такую историю. Пока я прохолождался в Новом Орлеане, старый добрый летенант Дэн, прихватив с собой Сью, моего друга-обезьяна, а если более точнее – оран-мутана, вернулся в Байю-Ла-Батре, чтобы помочь в решении проблем компании. Дело в том, что мы отлавливали не достаточно креведок. А всем почему-то приспичило жрать креведки. Даже в Индианаполисе, где еще пару лет назад слыхом не слыхивали о креведках, посетители каждой забегаловки хором требовали, чтоб днем и ночью им подавали большие порции креведок. Мы старались ускорить промысел, но креведок становилось все меньше и меньше, поэтому через несколько лет у нас уже не выходило и половины первоначального улова, да и вобще по всей стране начался креведочный бум.
Дальнеющих подробностей папа Буббы не знал, но видел, что дела идут из рук вон плохо. Первым слинял летенант Дэн. На глазах у Буббиного папы он уезжал на шикарном лимузине вдвоем с дамочкой (на шпильках и в блондинистом битловском парике), да еще махал из окна двумя бутылками шампанского. Вторым сдернул мистер Триббл. Просто в одночастье ищез, а следом и все остальные, посколько им перестали платить. В конце концов остался один Сью, который принимал телефонные звонки, но когда телефонная компания отключила связь, ушел и Сью. Наверно, понял, что больше никакой пользы принести не сможет.
– Обобрали тебя до нитки, Форрест, – сказал отец Буббы.
– Кто конкретно, – спрашиваю, – меня обобрал?
– Да все, – говорит он. – Дэн, мистер Триббл, секретутки, рыбаки, конторские крысы. Каждый хоть чем-нибудь, да пожевился. Даже обезьян Сью. Я сам видел, как он драпал за угол с компьютером подмышкой.
Что и говорить, новости были не утешительные. Просто бездец! И Дэн. И мистер Триббл. И Сью!
– Ничего не попишешь, – изрек отец Буббы. – Остался ты на бобах, Форрест.
– Ну и ладно, – говорю. – Мне не привыкать.
Вобщем, делать было нечего. Нахапали – пусть подавяца. В ту ночь я долго сидел на одном из наших причалов. Над заливом Миссисипи взошел жирный полумесяц и кабудто завис над водой. А я думал: была бы жива мама – у ней бы муха не пролетела. И еще я думал о Дженни Каррен (или как там теперь ее по фамилие) с малышом Форрестом, который на самом-то деле – мой родной сын. Я ведь пообещал ей долю в креведочном бизнесе, чтоб у Форреста-младшего были какие-никакие сбережения на черный день. А сам что? Раззорился. Одно дело – когда ты молот и не связан никакими обезательствами. Но мне-то, блин, уже за трицатник перевалило, а я еще хотел обезпечить малыша Форреста. И что из этого вышло? Опять я пролетел. Судьба такая.
