Белгравия-сквер, Лондон
Июль 1914
Время было позднее – перевалило за девять, – и сама она припозднилась, потому что солнце уже село, оркестры начали играть, сотни гостей поднимались по величественной центральной лестнице, а их голоса полным энтузиазма, набирающим силу хором доносились до верхних этажей. Слишком поздно вызвала Флосси и стала надевать платье, которое выбрала для нее мама. Ах, если бы для таких случаев имелись доспехи.
– Флосси, я как раз собиралась позвать тебя. Задержалась я со всеми делами.
– Вы уже причесаны, так что у нас одна забота – ваше платье. Вы будете готовы через минуту.
Скинув с себя платье, Лилли стояла, словно манекен, в пеньюаре и чулках, пока Флосси затягивала на ней корсет. Потом горничная застегнула на ее талии несколько нижних юбок, чтобы придать достаточный объем верхней.
Платье уже было разложено на чистой простыне, расстеленной на полу, его лиф был широко раздвинут, чтобы Лилли с помощью Флосси могла втиснуться в него. Лиф был из самого модного розового атласа, поверх него – кремового цвета кружева, украшенные ландышами. Хотя сама она не сделала бы такой выбор, платье было достойное, и ей нравилось, как маленькие жемчужины и бриллианты ее украшений улавливают и отражают свет.
Она надела лайковые перчатки – из такой тонкой кожи, что у нее ушла целая вечность, чтобы натянуть их до локтей, – и наклонила голову, пока Флосси надевала на ее шею ожерелье из розовых сапфиров и жемчуга, за ожерельем последовали тиара, браслет, сережки из того же ювелирного гарнитура.
Она никогда не смогла бы стать первой красавицей бала – эта роль выпадала черноволосым красоткам, таким, как ее сестры. Но она, оценивая свою внешность критическим взглядом, могла сказать, что сегодня вечером выглядит весьма недурно. Она бы даже назвала себя хорошенькой. Красивыми были цвет ее лица, чистая, с отливом кожа без малейшего намека на веснушки, приемлемо округлая грудь и густые блестящие каштановые волосы.
Она сто лет не посещала балы. После своего первого выезда в свет два года назад она, если только было возможно, избегала таких пышных событий. К счастью, это был последний прием, на котором она должна была присутствовать, и устроен он был в честь ее брата Эдварда и его невесты. По крайней мере, до свадьбы ничего другого не намечалось. После сегодняшнего она сможет удалиться в свою тихую Камбрию и среди ее покоя наслаждаться последними летними днями.
Часы в виде кареты на каминной полке отбили полчаса. Она уже и без того потеряла кучу времени.
– Спасибо тебе, Флосси. Я тебя вызову, когда вернусь наверх.
– Да, мисс. Вы такая хорошенькая. До скорого.
Чтобы успокоиться, Лилли сделала глубокий, насколько то позволял ее корсет, вдох и поспешила вниз в библиотеку по одной из непарадных лестниц.
Увидев ее, Эдвард поднялся с одного из «ушастых» кресел, стоявших перед камином. Отец его невесты, лорд Галифакс, явно страдал аристократической подагрой, и ему, чтобы извлечь свое тело из кресла, понадобилось больше времени.
Мимолетно прикоснувшись щекой к щеке сестры, Эдвард прошел мимо нее и выглянул в пустой коридор.
– Где они все, черт побери? Уже давно должны были появиться.
– Я совсем недавно говорила с Еленой и леди Галифакс, – успокоила его Лилли. – Они наверняка вот-вот появятся. – Она увидела вечернюю газету на приставном столике и, чтобы отвлечь его внимание, спросила: – Есть какие-нибудь новости?
– От австрияков ничего, хотя это только вопрос времени. – Эдвард взял бокал с портвейном, допил остатки вина и поморщился. – Мы будем воюющей страной еще до конца лета.
– Неужели нет ни малейшей надежды достичь соглашения? – спросила она, хотя и знала ответ.
– Лучше уж пережить это, – заметил Эдвард. – Как вы об этом сказали, лорд Галифакс?
– Вскрыть нарыв.
– Да, именно вскрыть. Быстро и жестко – именно так мы и сделаем. Мы непременно возьмем верх, а когда сделаем это, в мире наконец можно будет не сомневаться.
Презрительное хмыканье со стороны библиотеки дало Лилли понять, что прибыла леди Галифакс.
– Чтобы сегодня вечером никаких разговоров о войне, джентльмены, – потребовала графиня. – Иначе вы запугаете молодых дам.
На лице Эдварда появилась виноватая улыбка.
– Вы, конечно, абсолютно правы. – Он подошел к леди Галифакс и изящно поцеловал ей руку. Потом, повернувшись к своей невесте, которая остановилась за спиной матери, он в полной мере одарил ее своей ослепительной улыбкой и почтением.
– Елена, дорогая моя, вы сегодня бесконечно прекрасны. Я так горжусь вами. – Он запустил руку в нагрудный карман своего фрака и извлек оттуда тоненький кожаный футляр. – Маленький знак моей любви. Надеюсь, вам понравится.
Пальцы Елены в перчатках некоторое время возились с защелкой, наконец она открыла футляр и ахнула, увидев внутри бриллиантовое ожерелье. Она посмотрела на Эдварда влажными от счастья глазами, и Лилли на мгновение почувствовала жалящий укол зависти. Неужели она видела перед собой то, что называется любить и быть любимым в ответ?
Осторожный стук в дверь известил о прибытии дворецкого. Великолепный мистер Максвелл в шелковом фраке повел их по парадной лестнице в зал для торжественных приемов. Когда они приблизились к резным двойным дверям зала, оркестр смолк, а сопровождающий его шум голосов стал тише.
Зычный баритон мистера Максвелла идеально подходил для таких случаев.
– Граф Галифакс и графиня Галифакс, – сообщил он. – Виконт Эшфорд и леди Елена Монтагю-Дуглас-Парр.
Лилли стояла далеко позади – ждала, когда всё замечающие глаза публики устремятся в другую сторону, после чего незаметно проскользнула в зал приемов. Она прошла по периметру зала, приветствуя гостей, которым уже была представлена, каждый раз повторяя одни и те же бессмысленные любезности о здоровье и погоде. И каждый раз, встречаясь с ними глазами и пожимая им руки, она все больше утверждалась в убеждении, что внутренняя жизнь того человека, с которым она разговаривает, совершенно ей неизвестна. Будь они ожившими рисунками, они бы производили на нее такое же впечатление. Да и ее воздействие на них вряд ли было более длительным.
Она пробралась в голубую гостиную в надежде найти там тихий уголок, где можно было бы посидеть, выпить стаканчик лимонада. И тут увидела его.
