Музыка церковная, слова народные.
Вы правы, не стоит это выносить наружу. Это боится света. Но оно должно быть на свету. Если не знать, что в лодке дыра, то и утонуть совсем несложно. Лучше бы дырку-то заткнуть.
Я знаю, что некоторые обвинять меня в том, что я пишу всякую дрянь про церковь. Эти люди не понимают, что всякая дрянь уже давно поселилась в церкви, в церкви понимаемой, как организация. В которой, к сожалению, есть место всякой дряни. И цель этого произведения попытаться доступными методами если не освободить церковь от дряни, то хотя бы выявить ее для уборщиков.
Но найдутся и такие, которые назовут меня лакировщиком действительности. Это те, кто в реальности столкнулись со всякой дрянью. И многие из них не выдержали и покинули церковную ограду или, увы, сами стали такой дрянью.
Я не придерживаюсь документальной точности, многие образы собирательные, но все они из жизни. Хочу еще сказать в свое оправдание, что все виды оружия уже испробованы. Им кажется, что они всесильны и ничто им не угрожает. Что им должно повиноваться все, даже и стихии. И все это только по принадлежности к власти, по хиротонии или просто приближенности к архиереям. Что они уже святы, потому что по преемству дана им власть делать, что угодно, и все сделанное будет свято. И, разумеется, нет оружия, которым с ними можно воевать, только бы власть мирская, пусть даже разбойничая, благоволила. Но они ошибаются: осталось маленькое копье, которым можно наносить удары по бумаге, страшное оружие на все время – перо. Остался смех, который, как известно, побеждает все. Они думают: «После нас хоть потоп – дайте нам сегодня насладиться властью». Они не думают о том, что отталкивают людей от церкви своими мерзостями. Они опустошат ее и потом тихо отойдут в сторону или в тот мир, в существование которого они никогда не верили или с семинарских лет забыли эту веру. Нам же оставят руины, потому что построенные ими карточный домик рассыплется при слабом дуновении мира сего. Те, что помоложе предусмотрели это и построили себе хоромы со всевозможными защитами и охранами. Но не бойся читатель, и в руинах можно жить, если построить кущи с Божьей помощью. О кущах в действительности и есть это произведение.
Если кто-то узнает себя в героях произведения и вспомнит, что он также работал в подобном отделе, то пусть не верит своим глазам, это написано не про него. И главное пусть никому не говорит: герои этой повести настолько типичны, что невозможно с уверенностью отнести их к каким-то конкретным лицам.
Раннее осеннее утро тихо пробиралось по улицам. Тишина была нарушено звоном упавшего бокала. Вернее, стакана. Это о. Андрей упал лицом в салат, при этом рука его инстинктивно выпустила недопитый бокал. Но бокал тогда не разбился. Это главное не действующее и не лицо погибнет через пару часов во время второй попытки и положит начало самому серьезному действию. Да еще сторож Матвеич похрапывал в своей каморке на старом продавленном диване, подаренном одной благодетельницей. Все же остальное было тихо и неподвижно, даже покосившаяся вывеска над дверью: «Социальный отдел церковного сотрудничества». Утро склонно к размышлениям, но и оно не способно угадать смысл этого названия, потому что его нет. Но, впрочем, если долго искать, его все же можно найти: он в открытости всем видам взаимодействия со всеми.
Пока о. Андрей лежит в салате, надо рассказать об этом лице, заслуживающем самого внимательного рассмотрения. Длинные светлые волосы свидетельствуют о его следовании традициям. Падение лицом в салат, тысячу раз отработанное, – следствие его двухгодичного запоя. Этакая ежедневная гимнастика. Сегодня этот прыжок вполне законен: наступил день, когда ему не нужно служить – вот можно и отсидеться. Его широкую грудь, спрятанную сегодня в подрясник, некогда украшали советские и российские ордена. Он участник всех конфликтов, горячих точек и прочих неприятностей, решивший, в конце концов, посвятить свою жизнь Богу. И на этом-то пути его поджидает снайпер, не поймавший его на мушку в прежней жизни, сейчас же имеющий большие шансы на успех. Про этого человека можно сказать, что если бы он перестал пить, то такое бы произошло… впрочем, оно и произошло, но об этом позже. Не трудно понять, что из-за значимости этого человека есть люди, заботящиеся о его большом и требовательном горле.
Утро началось как обычно: Матвеич покряхтел, покряхтел и пошел отпирать калитку. И, как всегда, вовремя к ней уже подходила Прокофьевна, старушка неопределенно внушительного возраста и определенно невнушительного роста. Время пригнуло ее слабое тело к земле, говорила она так тихо, что мало кто мог её услышать. Прокофьевна выполняла всю черновую работу и в отделе, и в храме, за что милостиво допускалась к трапезе, разумеется, после старосты, батюшек и другого начальства. Еще через 30 секунд через калитку прошел диакон Неполучайло, в течение последних 10 лет непрерывно служивший литургии, когда им положено совершаться. В его обязанности входило почти все, что не совершала Прокофьевна. Приготовить все необходимое к службе, помыть полы в алтаре, вытряхнуть коврики, убрать паутину, развивавшуюся в алтаре с необыкновенной скоростью, почистить ботинки настоятелю и надеть дежурную радостную улыбку к встрече их обладателю в те редкие дни, когда тот служил. Так и стоит у меня перед глазами картина: вот величественно проплывает в алтарь первоиерарх всея прихода. Плавно входит в предупредительно открытые северные врата, не удостаивая никого своего приветствия, плывет через горнее место на южную сторону алтаря. При этом он не вертит головой по сторонам, смотрит только вперед, чтобы ни произошло и кто бы ни попался на его пути. Настоятель в детстве маленьким мальчиком видел подобного отца протоиерея в епархии и сразу решил стать именно таким. Но вот он приближается к шкафу, а Неполучайло семенит за ним мелкими шажками. Вот он поворачивается и разводит слегка руки за спиной, а Неполучайло проворно и с легким поклоном снимает с него безрукавку из черно-бурой лисицы. Движения эти настолько отработаны с обеих сторон, что, кажется, могут совершаться с закрытыми глазами. Но это бывает только по воскресеньям или большим праздникам. В остальные дни службы в храме совершают отцы Иоанн и Степан.
Вообще в отделе работает 42 священника, 15 из которых состоит в штате данного храма, но как-то уж получается, что все будничные службы совершает о. Степан, когда их не совершает отец Иван, и, наоборот, их совершает отец Иван, когда их не совершает отец Степан. Также они совершают и большинство треб, правда, только те, которые требуют опыта и некоторого мастерства. Скажем, освятить «Жигули» – это им доступно, иномарку освящают священники более высокой квалификации, «настоящие» священники, как в кулуарах называет их о. настоятель.
