“Живя, умей все пережить,
Печаль, и радость, и тревогу…”
Ф. Тютчев.
ГИМНАЗИСТКИ. СТАРЫЕ ПИСЬМА.
Мишка маялся на платформе вокзала. Разгар лета, жарко, самое время купаться в море, а он должен встречать какую-то незнакомую тетку. Но его попросила об этом его соседка, Зинаида Викторовна, или, как он ее называл с самого малолетства, Бабуля. Конечно, он не мог отказать.
Поезд опаздывал, на платформе суетились женщины с объявлениями в руках о сдаче квартир. Переговаривались, обменивались информацией о ценах, жаловались, что курортник не тот пошел, жмотничает и не соглашается на то, что дают. Мишка их не слушал, все это было ему знакомо и неинтересно.
Наконец, дежурный по станции ленивым голосом объявил, что скорый поезд номер восемь из Ленинграда прибывает на первый путь.
Поезд остановился и из вагонов начали выходить прибывшие курортники. Тетки тут же облепили их, как мухи, предлагая наперебой свои услуги.
Эту женщину Мишка узнал сразу. Вернее, конечно, не узнал, он ее никогда не видел, но понял, что именно ее он пришел встречать на вокзал. Прямая, неуловимо похожая на его соседку, одетая в непривычно длинное, не по сезону платье и с широкополой панамой на голове. В одной руке у нее был большой необычного вида кожаный потертый чемодан, а на другой болтались маленькая сумочка и нелепый зонтик с бахромой. Она была явно уставшая, с тяжелыми темными тенями под неожиданно яркими серыми глазами, но шла сквозь толпу прямая, и казалась, не замечала суетящихся вокруг людей, а местные женщины не приставали к ней со своими койками для сдачи и молча расступались, давая пройти.
Мишка подошел
– Здравствуйте. Вы Варвара…
Тут он понял, что не знает ее отчества.
– Извините, мне сказали только Ваше имя.
– Добрый день, юноша. Этого вполне достаточно. Давайте так, Вы представьтесь, пожалуйста, и расскажите, кто Вас прислал?
Она говорила как-то слишком правильно, даже с каким-то иностранным акцентом.
– Я Михаил. Меня попросила встретить Вас наша соседка, Бабуля. Извините, Зинаида Викторовна.
– Бабуля, говорите, молодой человек… Она усмехнулась
– Ладно, потом будем разбираться. – Да, может, в конце концов Вы возьмете мой тяжеленный саквояж?
Мишка спешно выхватил чемодан, и хотел взять и сумочку с зонтиком.
– Юноша, Вас разве не учили, что ридикюль и парасоль – это принадлежность дамского гардероба?
Мишка растерялся и не знал, что сказать этой странной особе. А она продолжала
– Ну, а где наше авто?
Он буркнул
– Поедем на трамвае. Подходит прямо к нашему дому.
Она притворно вздохнула
– Ну, что же на трамвае, так на трамвае.
Уже в стареньком, ветхом вагончике гостья с любопытством глядела в окно. Увила море, всплеснула руками и, как показалось, едва не всхлипнула.
На повороте показалась белоснежная церковь с синим куполом, стоящая в паре сотен метров от берега. Женщина выпрямилась и перекрестилась. Мишка растерянно огляделся, не заметил ли кто-нибудь.
– Нет, пронесло.
Трамвай проскрипел и остановился.
– Наша остановка, – он выскочил из вагона с чемоданом в руке.
Гостья постояла на подножке, ожидая помощи, и не дождавшись, ворча что-то себе под нос, с трудом спустилась.
– И наш двор. – Мишка открыл калитку, и они вошли в маленький дворик, усаженный деревьями акации и шелковицы. Деревянные лестницы и балкончики уходили вверх, до самого верхнего, третьего этажа дома, а через открытую калитку напротив виднелось спокойное голубое море.
На приезжую тотчас уставились все, кто был во дворе, но она спокойно кивнула ближайшим женщинам, и с поднятой головой пошла вверх по скрипучей деревянной лестнице.
Поднялись на второй этаж и остановились перед дверью. Мишка хотел было открыть ее, но она его остановила.
– Погодите, Михаил. Погодите пару секунд. Она провела рукой по лицу, и сама открыла дверь…
Она вошла в небольшую побеленную комнату с открытыми настежь окнами, через которые было видно уходящее вдаль море и зеленые верхушки деревьев. Воздух был наполнен запахами цветущей акации и водорослей, выброшенных морем на берег…
Две пожилые женщины молча стояли и смотрели друг на друга…
Обнялись и все также продолжали молчать. Наконец, хозяйка смогла прошептать
– Боже мой, Варенька…
– Зина, Зиночка…
Зинаида, просиявшая своими голубыми глазами, пришла в себя
– Господи, пятьдесят лет прошло, а я и не знаю, что сказать и как начать.
– Да, и не надо. Само получится.
Мишка кашлянул.
– Бабуля, я пойду.
– Да-да, конечно. Иди, мой хороший. Спасибо тебе.
– Зиночка, молодого человека надо бы отблагодарить?
Мишка вспыхнул
– Еще чего… Ничего мне от Вас не надо.
– Варенька, ты чай не в Париже, не обижай парня, у нас не принято.
Мишка широко раскрыл глаза
– Как, Вы из самого Парижа?
– Да, Мишенька, из Парижа. Варенька – моя лучшая подруга еще с гимназии, из того прежнего Петербурга. И еще она моя невестка, жена брата. Они смогли уплыть на пароходе из России почти пятьдесят лет тому. Ну, иди, иди. Потом все тебе расскажу, если захочешь.
– Варенька, это моя Надюша.
В кресле сидела, или вернее полулежала женщина с недвижимыми кистями рук и с недвижимыми ногами, но с сияющими живыми глазами.
– Ты ее помнишь, наверно совсем маленькой. Она заболела в то страшное время, а лечить было уже нечем. Папенька пытался что-то сделать, но даже он уже не смог. Лекарств нет, ничего нет… На улицах грязно и холодно… Он тогда и надумал отправить нас на нашу дачу в Воронежской губернии, думал на юге в тепле лучше будет. Да только и туда мы не попали, полыхал уже юг. Пришлось податься сюда. Так вот и живем здесь с тех пор… Привыкли как-то, а теперь и вовсе хорошо. Я так и продолжала здесь обихаживать всех нуждающихся в помощи, как когда-то, в ту большую войну, в госпитале. Поэтому, наверно, и не тронули нас ни белые, ни красные.
Варвара подошла к Надюше, погладила ее руку и ласково улыбнулась.
– Я ведь тебе гостинцев привезла, моя хорошая. Потом откроем саквояж, и я все достану.
– Она у нас умница. Хоть ручки-ножки плохо работают, но приспособилась шить на машинке. И голова светлая, языки мы с ней выучили, а по математике всем ребятишкам здесь помогает.
