Шел дождь. Несильный, но моросил он целый день, и дорога была мокрая. Деревеньки, проносившиеся за окном автомобиля, выглядели одинаково безжизненно. Покосившиеся деревянные заборы, заросшие пожелтевшим чубушником, чередовались с новомодным профнастилом, поверх которого торчали черепичные крыши, соревнующиеся меж собой размерами спутниковых тарелок.
В виду близкой осени дачники успели разъехаться, а местные старожилы прятались от сырости по домам. Изредка на обочинах попадались грибники с пластмассовыми ведрами, да еще однажды, неуверенно петляя, проехал на велосипеде краснолицый дед в рваном целлофановом дождевике.
Меж деревеньками тянулись поблекшие поля и перелески, и порой темные ели настолько близко подступали к дороге, что почти скребли ветвями по крыше автомобиля. В чуть приоткрытое окно врывались запахи земли, хвои, болота и почему-то навоза, видимо, кто-то из местных недавно удобрял огород.
Евгений, однако, стекло не поднимал, ему было душно и хотелось впустить в салон хоть немного живого воздуха. Впрочем, он сознавал, что задыхается по причине нервного свойства, а не от духоты.
Ира и Таня сидели сзади. Таня, бледная, с потемневшими от подступающей паники глазами, крепилась, как могла, и даже утешала мать, то и дело срывавшуюся на судорожные всхлипывания. Евгений время от времени поглядывал на них в зеркало, но молчал. Внешне он держался спокойно, и только сжимающие руль побелевшие пальцы выдавали крайнее напряжение.
– Женя, нельзя ли поскорее? – упрекнула Ирина.
– Нельзя, – коротко бросил Ромашов.
– Да где же эта чертова больница? Господи, хоть бы обошлось! Хоть бы ошибка! Жень, ведь могли нам сообщить по ошибке? Что это не Саньку с приступом подобрали, а кого-то еще?
– Могли, – так же коротко ответил Евгений.
Санька, то есть Александр Ромашов, приходился ему старшим братом, а Ирина и Таня, соответственно, невесткой и племянницей. Два часа назад Ира разыскала его в клинике и, захлебываясь в словах и слезах, сообщила, что муж с инсультом поступил в какую-то сельскую больницу.
– Мне позвонил участковый, сказал, ему стало плохо за рулем. Саня нашел силы остановиться прежде, чем потерял сознание, но дорога была пустынная, нашли его поздно… Жень, надо ехать! Ты знаешь, я машину не вожу, а это в ста километрах от столицы. Не на такси же нам с Танечкой!
– Ты уверена, что это не развод на деньги?
– Так он денег не просил. Адрес больницы назвал и велел медицинский полис привезти. Я Саньке на мобильный звонила. Сначала никто трубку не брал, потом какая-то санитарка сказала, что инсульт…
Евгений отменил прием и, отпросившись у главврача, бегом бросился на стоянку, где уже нервно топтались в ожидании Ира и Таня.
«С инсультом шутки плохи. Не окажут помощь в ближайший час, последствия могут быть весьма плачевными, – размышлял Ромашов, снимая с сигнализации серебристую „Киа Рио“. – Эх, Санька, как же тебя угораздило?»
… – Саню надо перевести в Москву, в нормальную больницу, – заныла с новой силой Ирина на заднем сидении. – Жень, забери его к себе в клинику?
– Ира, у нас частная лечебница для алкоголиков.
– Но ты же знаешь других докторов, у тебя есть связи, знакомые. Он твой брат!
Ромашов с новой силой вцепился в рулевое колесо:
– Разберемся. Надо сначала его увидеть, с лечащим врачом переговорить.
Следуя указаниям навигатора, он съехал с широкой Минки1 на проселочный тракт и принялся петлять меж дачами и деревеньками, которые хоть и располагались близко от Москвы, вид имели глубоко провинциальный.
– Долго еще? – негромко поинтересовалась Таня.
Евгений бросил взгляд на навигатор:
– Сейчас на трассу выедем и еще семь километров.
Таня нахохлилась в своем углу. Беспрестанные всхлипывания матери ее тоже утомляли, но неподдельное беспокойство за отца легко читалось в ореховых глазах.
Тане исполнилось девятнадцать, и она оканчивала художественный колледж по специальности «театральный декоратор». Племянница представляла собой тот восторженный тип девушек, которые вечно парят в облаках и не способны организовать собственный быт. Домом в семье брата занималась Ирина, а Таня в лучшем случае шила занавески и переставляла мебель в комнатах. Пожарить яичницу или вовремя купить молоко являлось для нее непосильной задачей. Внешне девушка была очень хорошенькой. Курносый нос, светло-русые волосы, заплетенные в косу, и стройная фигура притягивали взгляды мужчин от шестнадцати до шестидесяти, но Таня была слишком далека от флирта и вообще всего земного.
Евгений племянницу любил и относился к ней как к младшей сестренке. Будучи мелкой и шумной, она отпугивала его, шестнадцатилетнего балбеса, непонятными бантиками на тонких косичках, которые вечно требовалось «класиво завязать», и прочими девчачьими закидонами. Но когда они оба подросли, Женя к собственному удивлению обнаружил в «писклявой занозе» ум и не понятно откуда взявшиеся приятные манеры. Ни старший брат, ни его жена, на вкус Евгения, приятностью не отличались. Брат, конечно, есть брат, но, положа руку на сердце, у него с ним было мало общего. А вот утонченно-возвышенная Танька, несмотря на разницу в возрасте, стала для него по-настоящему родным человеком. Как-то исподволь, особо не напрягаясь, она научила его разбираться в живописи, таскала в музеи и на вернисажи. Правда, андеграудные галереи вроде «Винзавода» наводили на него жуть, но Евгений гордился, что приобщается там к культурной столичной жизни.
Надо сказать, что Ромашов всю сознательную жизнь мечтал выбраться из сонного болота, в котором родился, и прилагал к этому усилия. Понимая, что «Москва слезам не верит», он учился на отлично, окончил столичный вуз, ординатуру и аспирантуру, работал в хорошей клинике, защитился и продолжал повышать квалификацию, участвуя в тематических конференциях. Его считали успешным, амбициозным специалистом и прочили большое будущее.
А вот брата Саню вполне устраивал уровень жизни, отличавший их родителей. Наследник мелкого отцовского бизнеса, избалованный материнской любовью, он плыл по течению, и, по мнению Евгения, вел пассивную забастовку против себя и человечества. У Сани было несколько строительных бригад, он сам подыскивал заказы на ремонт и шабашил, зимой же, когда заказов было меньше, таксовал. По характеру старший брат являлся типичным манипулятором. За неудачи он ловко перекладывал вину на других: школьного учителя, не привившего ему любви к наукам, родителей, не заработавших ему солидный стартовый капитал, или жадного клиента, не желающего делиться «бабками». Евгений, избравший профессию психотерапевта, с сожалением наблюдал за братом, но «лечить» кого-то в семье не собирался – чревато. Если бы не родители, требовавшие укорами, лестью и шантажом обязательного присутствия обоих детей на всех значимых праздниках, он бы давно не поддерживал связь с семейством Саньки.
