– Алло! Олег?
В трубке плакал маленький ребенок, шумел троллейбус и толпа. Олег отвечать не торопился.
С моей стороны трубки Симон, лениво переключая каналы, наткнулся на выпуск новостей, где рассказывали про гигантский фаллос, нарисованный на Литейном буквально за несколько секунд до разведения мостов. Питерский экономический форум, куча иностранных гостей, Сименс с Альстомом дерутся за Трансмашхолдинг – а у нас член с полмоста по всем эфирам. Симон с удовольствием протер очки, цокнул языком, видимо, радуясь очередной пощечине капиталистической гидре экономических дармоедов.
Убедить Симона приехать на экономический форум главному редактору удалось не сразу. По счастливому стечению обстоятельств, в Петербурге оказалась группа «Война», за которой мой леворадикальный друг следил уже некоторое время, так что уговаривать дальше не пришлось, Симон даже согласился вдогонку к форуму сделать дополнительное экономическое интервью – лишь бы встретиться с «Войной». У них на счету уже было несколько акций, которыми преимущественно интересовалась ЖЖ-шная публика, ну и соотвественно, либеральная интеллигенция. Самой знаменитой была акция с говорящим названием «Ебись за наследника Медвежонка», которую «Война» устроила в Зоологическом музее. Была ещё акция ко дню декабристов, когда в «Ашане» (выбор магазина Симона особенно обрадовал: выкуси, французский конгломерат) «повесили» несколько мигрантов, а ещё мент-священник, крадущий продукты из магазина «как символ сращивания коррупционных составляющих церкви и силового аппарата».
Симон нынче носил красные носки и в молодости увлекался радикальным искусством, в смысле даже творил что-то такое концептуально-несусветное для французских галерей, но в зрелости из бурной юности остался только «пояс для митингов» – это «если начнут бить по почкам». За акциями «Войны» он следил неусыпно через ЖЖ «идеолога и серого кардинала» группы Плуцера-Сарно. Когда главред «дала добро на стриптиз», Симон пустил меня по следу, и мы договорились на интервью. «Война» нам даже предложила поучаствовать в очередной акции, правда, не уточняя, какой конкретно. Кроме ориентировочной даты у нас не было ничего, только примеры других акций. Я сразу упала в обморок, мол, кошмар, вдруг придётся публично совокупляться или красть что-нибудь из магазина. Симон упрекнул в нежелании участвовать в становлении русского протестного искусства, но спасло меня от потенциальной «административки» лишь дата нашего приезда в Петербург: акция должна была состояться в ночь накануне нашего приезда. Симон был безутешен: коммерческий директор наотрез отказывался платить за новые билеты, тем более, ради «такого». Если бы речь шла об умасливании рекламодателя – другое дело, а тут – непонятно что. На просьбы «Войны» послать на акцию нашего «профи-фотографа» мы тоже были вынуждены ответить отказом, у нас просто такого не было.
– Да-да, слушаю вас, – в трубке на фоне уличной катавасии послышался заносчиво-пьяный голос Олега, – ну что? Видели нашу последнюю акцию?
– А, то есть член – это вы?
– Ха, а кто же еще? (На месте Олега я бы в этот момент закатила глаза).
– Мы сможем сегодня с вами встретиться? Во второй половине дня?
– Валяйте, привозите своего француза, часа в 4 вечера на Петроградской стороне. Только в следующий раз Любке звоните. Конспирация!
– А как…
Я хотела узнать, как мы их узнаем и где конкретно встретимся, но Олег уже бросил трубку, а Симон выжидательно на меня смотрел, потирая руки.
Поехали, в общем, в эту чудную питерскую погоду, когда никакая куртка не спасает от пронизывающего июньского ветра. Местами пришлось идти через горки окурков и бутылок – выпускнички отлично погуляли на «Алых Парусах». Возле Ростральных колонн позвонила уже «Любке», которая сказала нам идти дальше через мост и что мы их скоро увидим.
В общем-то так и случилось: уже на проспекте Добролюбова, возле какого-то сквера, на пустой совершенно улице выделялась небольшая компания и даже издалека выглядела странноватой: пятеро взрослых и маленький ребёнок, которые просто стояли возле лавочки и громко смеялись. Подойдя ближе, мы с Симоном увидели разложенную «поляну» с колбасой, сыром, оливье в пластиковом контейнере и пивом. Оливье ели прямо из контейнера без помощи приборов. Олега-Вора можно было узнать сразу: высокий, статный, хотя и с брюшком – он вёл себя как предводитель компании, остальные казались на вторых ролях. Его бледное хамоватое лицо с хаотично выбритыми соломенными усами и бородёнкой сразу вызвало у меня непонятное отторжение, но, впрочем, это можно было списать на мою пуританскую натуру. Наталья-Коза оказалась худенькой, небольшого роста женщиной с прозрачным изможденным лицом в обрамлении темных кудрявых волос. Леня Ебнутый был пьяно-усталый, с такой же хаотичной растительностью на лице, как и у Олега. Любка выглядела как комиссарша Вяземская из «Собачьего сердца», ее пухло-революционное лицо было как будто списано с картины Дейнеки. При этом то же самое лицо необыкновенно смягчалось, когда она звала к себе Каспера, сына Козы и Вора, или играла с ним в прятки. Каспер Ненаглядный («Да, мы так и записали в паспорте!») был радостным, общительным и энергичным ребенком, который спокойно мог сидеть от силы минуту.
