Билл начинает шутить. Письмо издалека
Крест лба и переносицы был отчётлив, подбородок выступал, как тяжкое уверенное основание лица. А вот глаза, утопленные под надбровными дугами, несмотря на глубину и величину, ничего не говорили, лишь намекали на тайну, присущую, впрочем, любому взгляду. Смуглая желтизна широких скул казалась здоровой и естественной.
Всё это хозяйство было видно хорошо, только временами, будто облачко пыли налетало, скрадывая мужественную прелесть очертаний.
Тот, кто смотрел, отодвинулся, и круг в телескопе отодвинулся тоже. Со вздохом, не грустным, а естественным для того, кто забыл сделать своевременный вдох, сидевший откинулся в кресле наблюдения, и потянулся.
Зеркальная стена обсерватории последовала его совету, и отразила движение. Он смотрел на своё лицо.
Дверь за спиной выказала негромкое намерение приоткрыться, и он услышал своё имя, произнесённое таким же тихим, будто припылённым голосом:
– Билл.
Названный обернулся, обхватив тяжёлой у плеча рукой низкую спинку кресла. Выставленный подбородок слегка дрогнул, как у тех, кто всегда готов к смеху.
– Билл, – входя и отражая в стенах свой многократный образ, сказал вошедший. – Тебя ждут, дружище, гадёныш ты.
Рисунок фигуры заговорившего скорее был очерком, сделанным смелым пером, и зеркала были согласны, выхватывая только лучшее, что отличало этого приверженца домашней фамильярности. Высокий и худой, вроде вешалки, плечи широчайшие, одно опущено.
И угол рта был приспущен, как флаг, намекая на то, что холод в светло-серых глазах не стоит принимать слишком уж всерьёз.
– Там у вас вино, вероятно, кончилось. – Строго, очень низким голосом ответил продолжавший сидеть и вдруг резко раскрутил кресло.
Тем самым он запустил целую цепь озорства и приключений своего зеркального «я». Поехала заодно и долговязая фигура болтливого негодяя.
– Да, вот пошёл бы да посмотрел, что там делает посол. И все они…
Кручение прекратилось, и осевший всем немалым весом в кресле, взглянул исподлобья.
– Знаю я одного парня, Ас, который уже грубо овладел их невинными умами и даже произвёл потомство в виде глубокомысленных замечаний. Потомство уродливое, зато ему не нужно давать высшее образование.
Александр спокойно ждал, пока приступ сарказма даст дуба в останках смеха на зубах. А зубы были как раз для того, чтобы смеяться, вроде сокровища, таимого и обнаруженного вдруг, всегда вовремя. Большое лицо прямоугольником, если доверить описание геометру, который сразу заметил бы вам нравоучительно, что абсолютная точность всего лишь миф, было не вполне верно, и страдающий правый глаз разумного нибирийца соседствовал с томным весёлым глазом хищника. Губы, они всегда готовы были приоткрыться, но в молчании глубокой тени над подбородком, весомым, как ящик в шкафу, где прячут праздничное угощение, имелось вроде и ещё что-то.
Раскроив тени возле уголков рта и заставив дрожать блики на дне карих глаз, Билл расселся в кресле.
– Я не имею дела со спящими, не до такой же степени я испорчен. – Спокойно ответил Александр. – Они никогда не проснутся.
– А то, что они разговаривают и ходят во сне… а посол, небось, вовсю флиртует со статс-дамой… не даёт надежды?
– Не даёт, сир.
Огромный, светлый, рыжие брови. Александр перевёл взгляд своих небольших холодных глаз с него на фото, приклеенное прямо к зеркалу. Это было фото той картинки, что показывал кружок телескопа.
Долговязый из тех, что не стыдятся своего роста, Александр подошёл к столу ничуть не разболтанной походкой, задев всё же какую-то научную ересь по пути.
Билл следил за ним, разъезжая в кресле с вольно выложенными на подлокотники широкими запястьями в подкатанных к локтям рукавах рубашки и неопределённого одеяния, именуемого рабочий халат.
Александр глянул: раз… раз… будто на память снимал отпечаток.
Билл приподнял бровь – мол, что?
– Ничего. – Счёл возможным прибегнуть к словам Александр.
Потом прибрал кончиком пальца уголок фото.
– Ты похож на эту штуку. – Рассеянно сказал он, и вдруг с таким острым вниманием поглядел на Бильгу сира Баст, что, будь объектом его внимания кто-нибудь более задумывающийся на всякие темы, постарался бы отодвинуться этот среднестатистический.
– Какую штуку? – Тем не менее, спросил этот бестрепетный сквозь остывающую улыбку.
Александр ткнул негрубо и растопыренными пальцами – как кот, показал на фото на столе.
– Это животное или что это там.
– «Или что там!» Изваяние, как гласят Древние, воздвигнуто одним из первых космолётчиков поколения великих испытаний. Не нам чета, милый. А что же похоже-то?
– Огромный, белёсый какой-то, рыжие брови. Нос такой, будто сразу после школы устроился вышибалой. Причём работал на совесть.
Билл быстро улыбнулся.
– Это неправда.
Тот согласился неожиданно:
– И то верно.
– Более красивого существа вообще нет. Одни только мышцы, повсюду, тут и там. И сям. Даже в глазах. Это ты мне завуалированный комплимент сделал.
– А?
Александр прошёл мимо занимавшего половину коморки любителя астронаблюдений.
– Зачем? – Повторил Билл.
– Чтобы ты спустился вниз. Нет, ну, правда, дружок… неудобно.
Билл сначала промолчал, чуя, что разговор не исчерпан, и, зная, что визитёра не разведёшь на вопросы, медленно сказал:
– Это мой предок вообще-то воздвиг монумент на далёкой границе мира, который и заселил заодно.
Александр, стоявший вполоборота и показывающий похожий на несколько лезвий профиль, повернулся и с любопытством посмотрел. Его темноватые для нибирийца и длинноватые для бывшего военного волосы не шевельнулись, точно их просто нарисовали на скуле и шее.
– По-твоему, твой предок сделал всех детей на Эриду.
– Это вопрос?
– М… это ты хорошо спросил. Таким манером посол четверть часа назад ответил на вопрос по поводу ущемления чьих-то прав.
– Вот видишь.
Билл, похоже, с удовольствием предавался этой неопасной перепалке. Терпение Аса начало сдавать.
– Ну? Пока ты тут, так сказать, погружаешься в семейные эти, как их…
Прищёлкнул двумя длинными узловатыми пальцами и посмотрел на Билла, чтобы тот извлёк слово из воздуха.
– Анналы.
– Ну? Пошли?
– А чего я там не видел? – Билл не сопроводил слова вздохом, но всем лицом изобразил оный. – Одно и то же. Сегодня посол приезжает, монарх улыбается, посол тоже это самое. Завтра уезжает в отпечатках помады, и к вечеру вводят ограниченный контингент. Он ещё и мирный-то договор из чемоданчика не вытащил, не то, что какие-то смиренные предметы необходимости. Скукотища. Как на заезженных этих… штуках Древних, уж на что умны были.