…all these moments will be lost in time…
«Blade Runner» by Ridley Scott
Триша сидит у чердачного окна, не шевелится, почти не дышит. Внизу, в саду, разговаривают гости – Макс и его старый друг. Вообще-то она вовсе не собиралась за ними следить. Даже не знала, что они дома, думала, все где-нибудь гуляют, и эти двое тоже. Она-то нарочно осталась приглядеть за «Кофейной гущей», потому что иногда заходят старые клиенты, если никого не застанут, будет обидно. И действительно – сперва, еще утром, появилась Фанни, а потом и Марк к ней присоединился, сидели, рассказывали новости, а Триша слушала и помалкивала, о гостях она никогда не болтает, пусть даже и с друзьями. Может быть, сами когда-нибудь столкнутся здесь нос к носу и познакомятся, это совсем другое дело.
Вскоре после полудня Фанни и Марк ушли, и Триша как раз собиралась перебрать камешки для морского чая, но услышала наверху какие-то подозрительные шорохи, пошла на чердак поглядеть, что стряслось, а там ничего особенного, просто ожили мертвые бабочки, в этом доме вечно кто-нибудь оживает, Триша уже привыкла. Пришлось открывать окно и выпускать их наружу, чтобы не шуршали и не топали. А в саду, почти под самым окном, гости беседуют, причем Макс сидит на дереве, а Шурф Лонли-Локли – на старых качелях; строго говоря, качели-то совсем новые, но если бы Триша не знала, что Франк повесил их вчера утром, ни за что не поверила бы, выглядят они так, словно уже много лет тут висят, рассохшиеся, скрипучие, уютные, как и положено старым садовым качелям, даже слово какое-то на спинке нацарапано на неведомом языке и почти стерлось уже, как будто от времени.
Так вот, гость сидит на качелях, а Макс – выше, на дереве, поэтому разговаривают они достаточно громко, и Трише на чердаке все слышно, ну вот буквально каждое слово. На стук оконной ставни они внимания не обратили – то ли решили, что ветер развлекается, то ли так увлеклись беседой, что не заметили ничего. И конечно, раз уж все так удачно сложилось, Триша теперь отсюда ни за что не уйдет. А что подслушивать нехорошо, так этого ей Франк никогда не объяснял, уж он-то прекрасно знает, что подслушивать – очень даже хорошо, интересно и поучительно, к тому же от чужих секретов пока еще вроде бы никто не умирал, а от любопытства, говорят, были случаи.
– …ты же знаешь, я из тебя душу вытрясу, – голос Лонли-Локли при этом звучит не угрожающе, а почти виновато. Дескать, и рад бы не вытрясать ее из тебя, но ничего не поделаешь, придется.
– Вытрясешь, пожалуй, – соглашается Макс. – При условии, что она у меня есть. А что ж, давай, тряси, заодно и проверим.
– Ты сам-то понимаешь, что версия, будто от твоего взгляда рушится Мир, не выдерживает решительно никакой критики? Ты, конечно, могущественное существо, но не настолько. Тоже мне, преемник Лойсо Пондохвы выискался. Смотрю и плачу.
– Правда? А мне казалось, вполне ничего получилось. Во всяком случае мое объяснение не вызывает никакого желания проверять, так ли это. Проще махнуть рукой и оставить все как есть.
– Это при условии, что тебе поверят.
– Ну, Джуффин-то, между прочим, поверил.
– Не обольщайся. Просто не захотел ввязываться в бессмысленный спор. Можно подумать, ты его первый день знаешь. Сэр Джуффин Халли достаточно мудрый человек, чтобы понять: уж если ты сочиняешь столь немыслимую чушь, лишь бы не возвращаться в Ехо, лучше оставить тебя в покое до тех пор, пока не выдумаешь причину получше.
– Ну видишь! – радуется Макс. – Вот ты сам все и объяснил. Приятно иметь дело с мудрым собеседником.
– Э, нет. Это Джуффин мудрый. А я просто умный. Поэтому не делаю вид, будто я тебе поверил, а прошу объяснить все по-человечески. Силком я тебя домой не потащу, сам знаешь. Но мне нужно понимать.
– Легко сказать – «объясни по-человечески». По-человечески я и самому себе объяснить не могу.
– Себе можешь не объяснять. А мне – будь добр.
На этом месте оба начинают смеяться. Триша не понимает почему, но тут уж ничего не поделаешь, у старых друзей всегда полно общих историй, воспоминаний и шуток, понятных только им двоим, а высовываться сейчас из окна и расспрашивать – значит испортить себе все удовольствие. Нет уж.
– Ладно, – наконец говорит Макс. – Тебе – это святое, действительно. Только учти, внятно все равно не получится. И слишком много придется принимать на веру.
– Это условие как раз не представляется мне неприемлемым.
– Ладно, сейчас проверим. Если для начала я скажу, что всякая реальность – живое существо, совершенно не похожее не человека, конечно, но тоже обладающее индивидуальностью, а значит собственными желаниями, устремлениями, представлениями о возможном и невозможном… ну или ладно, может быть, не всякая реальность такова. Поскольку речь идет о нашем Мире, будем говорить только о нем. Ну что, такая дичь укладывается у тебя в голове, или?..
– А почему, собственно, «дичь»? Подобные гипотезы многократно формулировали выдающиеся мудрецы древности и их последователи. Считается, что наиболее убедительно идею разумного мироздания изложил бродячий принц Аллой, младший сын Халлы Махуна Мохнатого, в легендарной книге «Песнь обо всем». Рукопись ее, к сожалению, считается утраченной, поэтому современным ученым приходится довольствоваться фрагментами, которые обильно цитируют в своих сочинениях ученики Аллоя. Строго говоря, положение о разумности и индивидуальной воле мироздания лежит в фундаменте многих традиционных научных воззрений, и, насколько мне известно, до сих пор никому не удалось его более-менее убедительно опровергнуть. Ну что ты так на меня смотришь? Можно подумать, я говорю нечто из ряда вон выходящее.
– Именно это ты и делаешь. Несколько слов – и смутная, но мучительная тайна, которую я, чего уж там, считал одним из признаков прогрессирующего безумия, вдруг превращается в общеизвестную банальность, у студентов-первокурсников небось скулы от скуки сводит, когда им все это излагают. Уффф.
– Ну, положим, к изучению наследия Аллоя обычно приступают лишь на последних курсах – что в университете, что в Высокой Школе, без разницы. Все же древние тексты чрезвычайно сложны для восприятия. А в остальном – да, ты абсолютно прав. Такая постановка вопроса свидетельствует скорее о проницательности, чем о безумии. Ну или о начитанности, но это явно не твой случай.
– Ладно, уже легче. А если я скажу, что с точки зрения Мира меня больше нет, вернее, не может быть – как тебе такая идея?
– Я отвечу, что вряд ли могу с этим согласиться, хоть и странно это – не соглашаться с реальностью, частью которой являешься. С другой стороны, если Мир действительно обладает индивидуальностью, волей, желаниями и представлениями о возможном, ему должна быть присуща и способность ошибаться. Но это всего лишь теория. А для начала я спрошу: с чего, собственно, ты так решил?
