Тоска и боль навалились как всегда неожиданно и захлестнули сознание. Только сейчас я стоял у ограды и радовался весеннему солнцу, и тут это случилось… Психолог говорил, что это должно пройти… со временем. Время лечит – говорил он. Но легче мне не становилось. Вместе с тоской возвращалась и боль. Врачи говорили, что у меня уже все зажило, но я не верил. Если все зажило, то почему так болит грудь, стоило мне загрустить?
Отчаянный визг тормозов, стук, облако дыма, вырывающееся из-под капота машины… С трудом мне удалось убедить себя, что это все уже прошло. Но помогло плохо. Нет, умом я понимал, что авария была уже давно. Почти полгода назад. Но почему я снова переживал ее и снова слышал крики людей: «Горит! Смотрите, там ребенок!!! Да помогите же кто-нибудь!!!» Помнил чьи-то сильные руки, вырвавшие меня из нутра объятой пламенем машины. Помню взрыв. Больницу. Потом были какие-то люди, задававшие вопросы. Они все пытались узнать, не запомнил ли я номер того «КамАЗа»… Только постепенно стало доходить до меня все случившееся. Я вспомнил обгоняющий нас «КамАЗ» на крутом повороте и его резкое торможение. Вспомнил, как отец отчаянно крутил руль, пытаясь избежать столкновения. Видел бледное лицо мамы. Потом был какой-то хлопок. Этот хлопок присутствовал в каждом видении. Хлопок и дым, застилающий кабину.
– Вот ты где, Кирилл.
Я обернулся. Рядом стоял Виктор Семенович – директор интерната.
– Я так и думал, что ты сюда пойдешь.
– Красиво, – отозвался я, махнув рукой в сторону солнца, освещающего мостовую. – Все оживает.
Виктор Семенович как-то сморщил лицо. Ему не нравилось, когда я начинал говорить такими короткими фразами.
– Красиво, – подтвердил он. – Мне можно посмотреть?
Я подумал.
– Смотрите.
Виктор Семенович встал рядом со мной и некоторое время молчал.
– Опять вспомнилось? – скорее не вопрошающе, а утверждающе сказал он.
Я только кивнул. Что-либо скрывать я не видел смысла. Я еще немного помолчал, а потом спросил:
– Квартиру они забрали?
Я заметил, как вздрогнул Виктор Семенович. Как-то странно посмотрел на меня.
– Кто они? – поинтересовался он, хотя явно хотел спросить о другом… совсем о другом.
– Ну эти… папина родня.
Виктор Семенович на этот раз молчал гораздо дольше.
– Откуда ты знаешь?
Мне вдруг стало его жалко.
– Виктор Семенович, ну не обижайтесь на меня, пожалуйста. То, что я ни на что не реагирую, еще не значит, что я ничего не вижу. – Я немного помолчал. – Папа никогда не брал меня с собой к своим родителям и братьям. А я знал, что дедушка с бабушкой были против того, чтобы папа женился на маме. Мама ведь была из детдома…
Я замолчал и посмотрел на трехэтажное кирпичное здание.
– Как и я… теперь.
– Малыш. – Виктор Семенович вдруг прижал меня к себе. – Ты не переживай. Все будет хорошо. А того подонка обязательно найдут.
Хорошо? Разве можно повернуть время вспять? А с водителем… ну найдет милиция водителя того «КамАЗа» и что? Это воскресит маму и папу? Я действительно не видел смысла в жизни. И все чаще и чаще задавал себе вопрос: зачем я вообще выжил в той аварии? Почему тот человек, что вытащил меня из горящей машины, не оставил меня там? Какое ему было до меня дело? Ну почему он в тот день не прошел мимо? Почему?
В этот момент я ненавидел своего спасителя.
Виктор Семенович потрепал меня по плечу и ушел. Пожалуй, он единственный здесь, в интернате, понимал меня. Единственный, кто не приставал ко мне со своим сочувствием и защищал от разных психологов и психотерапевтов, которые всегда лучше меня знали, что мне в данный момент надо.
Еще некоторое время я постоял у ограды. Окинул взглядом здание интерната, в котором отныне мне предстояло провести долгих четыре года до моего совершеннолетия. Если бы меня еще хоть что-то держало в жизни, то мне было бы тяжело перенести это знание. Но сейчас мне было все равно, где жить. Вряд ли бы я не заметил разницу даже между тюрьмой и роскошной виллой.
– Чокнутый идет!!! – раздались крики, едва я вошел в вестибюль. – Привет, стукнутый!
Я не отозвался. Это тоже было привычно. Виктор Семенович мог спасти меня от психологов, но не мог защитить от этих вот воплей. Для многих, не для всех, конечно, я был псих. Раз мной занимаются психотерапевты, значит, я псих – таков был общий вывод. Я не обижался. Как ни странно, но эти крики мне даже помогали. Они помогали задавить внутри себя глухую тоску. Некоторая моя отстраненность от всего происходящего помогла мне понять, что сам я на месте всех этих детей вел бы себя точно так же. Я же еще вызывал их неприязнь тем, что отличался от них. Я имел родителей, учился в престижной школе, знал два языка. В отличие от них я побывал за границей и видел знаменитую Эйфелеву башню не только на картинке. Более того, все знали, что родители оставили мне довольно много денег, хотя родственникам отца и удалось забрать квартиру. За все это они и отыгрывались. Только изредка я ловил чей-то сочувственный взгляд, но подобный человек тут же отворачивался, стараясь, чтобы его сочувствия никто не заметил.
– Тебя еще не вылечили? – с преувеличенной заботливостью спросил Валерка – заводила и неформальный лидер.
Я молча обогнул его.
– Еще нет, – трагическим шепотом сообщил за моей спиной Валерка. – Лечат.
Я прошел в комнату и лег, не раздеваясь, на кровать, уткнувшись головой в подушку. Ну почему я тогда не погиб, в который раз подумал я. Я бы сейчас не слышал всех этих криков за спиной. Не сжимала бы мне грудь эта тоска, от которой хотелось выть. Не было бы этого чувства одиночества.
