1
Как только я вошёл в эту квартиру, я сразу вспомнил её. Не узнал, а вспомнил – узнать её в этой заставленной старой мебелью, бесформенной и дряхлой квартире, словно бы вырубленной в стене средневекового замка, было невозможно. А вспомнил я, разумеется, не саму квартиру, а то ощущение детского восторга, которое здесь когда-то испытывал. Всё верно, я ведь и бывал здесь чаще всего ребёнком. Какие-то взрослые праздники, то ли свадьбы, то ли поминки, а детвора крутится под ногами и радуется жизни – главный праздник детства. Может, несколько раз заходил сюда, будучи студентом, но эти визиты были мимолётными и никакого восторга не приносили. Восторг был именно в детстве. Восторг до визга, до звона в ушах, до разбитых коленок. Поразительно, как какое-нибудь место может вызывать воспоминания, настолько на первый взгляд несовместимые с его внешним видом – воспоминания счастливые, а квартира тоскливая. И всё-таки где-то, в тёмных ли углах комнат, убранных нежно покачивающейся паутиной, или в складках посеревшей лепнины на потолке, слышатся ещё отголоски детской возни.
И ещё одно забавное ощущение – я уже в том возрасте, где-то посередине между тридцатью и сорока годами, что привык считать себя либо просто «среднего возраста», либо вовсе «немолодым», в зависимости от настроения. В любом случае я приучил себя к мысли, что молодость моя прошла, и что теперь мне со всей ответственностью следует готовиться к старости. Но, войдя в эту квартиру, я понял всю неискренность подобного кокетства. Какая там старость! Здесь любой почувствовал бы себя помолодевшим. В этом затхлом воздухе, среди этих стен, пыльных и как будто разбухших от впитавшегося в них времени, моё сердце начинало биться быстрее и жизнелюбивее, как у возбуждённого подростка – из простого чувства противоречия, из простой жажды жизни. И казалось, что моё разгорячённое тело пытается прогреть собой помертвевшие стены вокруг.
Квартира досталась мне в наследство, от далёкой родственницы, которую я, чтобы не вдаваться в нюансы родственных связей, называл просто тётей. Хороший район в центре города, старый фонд, метро совсем рядом. Три комнаты, общая жилая площадь – 66,6 квадратных метров.
Правда, были и минусы. Дом без капремонта, да и само состояние квартиры оставляло желать лучшего: трещины на потолке, отстающие обои, а в ванной и вовсе осыпающиеся стены – при слишком сильном ударе дверью ванна шептала нежным шорохом сыплющейся в неё штукатурки. А самая главная беда – квартира эта была очень тёмной. Окна выходили в глухой двор-колодец, куда не проникал солнечный свет, и почти что упирались в стену напротив. Рукой до неё, конечно, не достать, но шваброй дотянуться можно. По этой причине квартира в любое время суток была погружена в сумерки. Темнота наполняла квартиру, забивалась в углы и щели, и справиться с ней можно было только резким электрическим светом, который приходилось держать включённым постоянно.
И ещё – здесь было до ужаса тихо. Ни один звук с улицы не пробивался сквозь вековые стены. Эту унылую тишину тоже хотелось разогнать при помощи электрического света, но вряд ли ему это было под силу.
Сам я живу в недавно отстроенном районе – можно сказать, что на окраине, но город разрастается так быстро, что понятие окраины быстро теряет свой смысл. Да и слишком пренебрежительно звучит. Мы с женой живём в светлой и просторной квартире, и она нам нравится. Здесь легко дышится, хотя бы благодаря уверенному ощущению, что весь объём находящегося в ней воздуха принадлежит только тебе.
Обратное чувство я испытал, войдя в эту затхлую квартиру. Здешний воздух тебе не принадлежит, он принадлежит дому. Тебе нужно разрешение, чтобы дышать здесь – постарайся как следует, чтобы его получить.
Короче говоря, квартиру эту я невзлюбил. Чёрт с ними, с восторженными воспоминаниями детства. Сейчас в квартире не было ничего волшебного. Может, и никогда не было. Не могу представить, чтобы мы с женой сюда переехали. Теперь необходимо продать эту квартиру как можно быстрее. Уже март, нужно успеть до лета.
2
В который раз я вхожу уже в эту квартиру? И всё ещё являюсь её хозяином. Формально, согласно документам. На деле мне уже начинает казаться, что квартира эта вряд ли позволит кому-нибудь владеть собой.
Наступило лето. Мёртвый сезон для продажи недвижимости, так сказала риэлторша. «Ничего», – добавила она, как будто пытаясь утешить, – «лето переждём, и уж осенью точно найдём покупателя».
Мне её не в чем упрекнуть. Два месяца она исправно приводила сюда потенциальных покупателей. Красочно расписывала преимущества квартиры и всего дома. Потенциальные покупатели, кажется, больше слушали не её болтовню, а тишину самого дома. Вслушивались и вскоре уходили. Теряли весь свой потенциал.
Бог с ними, я уже не тороплюсь. Однажды, после позднего показа квартиры, когда все уже ушли, я задержался ненадолго. Остановился посреди гостиной. Мне вдруг стало лень ехать домой. Жены моей там всё равно не было, она уехала в командировку. А я устал после работы и был разочарован неудачным показом – риэлторша столько надежд на него возлагала. Я перешёл в спальню, огляделся. Широкая кровать, тёмно-красные обои со старомодным узором, тёмного дерева шкафы по углам. И тишина. Здесь можно будет отлично выспаться, подумал я. Может быть, посидеть немного в кресле и почитать книгу перед сном. Так я и сделал. Правда, уже после десяти минут чтения глаза мои стали слипаться и я, оставив книгу в кресле, перебрался на кровать. Погасил свет, и темнота вкупе с тишиной захлестнули меня. Мгновение мною владела паника, которую, наверное, испытывает утопающий, но тут же она сменилась покоем, и я заснул.
Утром я выходил за дверь, поворачивал ключ в жёстком замке – и услышал шаги за спиной. По лестнице спускалась девушка. Она остановила на мне взгляд, назвала имя и отчество, в которых я не сразу узнал свою родственницу, и поинтересовалась её здоровьем. Я рассказал ей, что она умерла. Девушка смутилась, принесла соболезнования и сказала, что она соседка с верхнего этажа. Я тоже представился.
Казалось бы, на этом беседа должна была закончиться, иссякнуть. Но этого не произошло. Не помню темы разговора, не помню слов, которые мы употребляли. Всё это было неважно, я просто слушал её голос и старался от него не отставать, теряя при этом голову. Колодец лестничной клетки дробил наши голоса эхом, рассыпал их в разные стороны и снова сжимал их в переплетениях перил, а воздух, вечно холодный от каменных, словно в оспинах, ступеней, медленно насыщался теплотой нашего дыхания. Мы говорили и говорили на лестнице, затем мы продолжили говорить в кофейне в соседнем доме, а каких-то полчаса спустя мы вернулись в мою квартиру, легли в постель и только тут смогли замолчать.
