Аня насторожённо смотрела вперёд. Не знала, чем вызвана очередная заминка. Индейцы в соседних лодках перешёптывались и сдержанно жестикулировали. Голоса звучали тихо, с опаской, так что не удавалось разобрать ни единого слова. Лодка, ненадёжно причаленная к намывному берегу, покачивалась. Аня едва сопротивлялась подступавшей дрёме – последние ночи выдались бессонными. Наяву Аню пугала недружелюбность джунглей, в грёзах преследовали кошмары. Ей снился окровавленный Корноухов. Снились убитые Джерри и Погосян. Наконец, снился Мадрид – тот день, когда Аня, умолчав об истинной причине своего возвращения, сообщила родителям о переезде в Москву.
Взревел мотор, и по ближайшим лодкам прошло оживление. В воздухе запахло бензином. Хорхе, сидевший на носу, с видимым облегчением оттолкнулся от берега. На днях он говорил, что диких индейцев в здешних местах нет, но прежде тут случались кровавые столкновения между враждующими племенами, и Хорхе советовал Ане не отбиваться от экспедиции.
Впереди плыли две плоскодонки – разведывали русло извилистого притока. Замыкали экспедиционную эскадру нагруженные поклажей баркасы, а между баркасами и плоскодонками нестройным рядом вытягивались ещё семь лодок: побольше, с подвесным мотором, и поменьше, с мотором-веслом, – на одной из таких уже восьмой день плыли Аня, Зои и Екатерина Васильевна.
Поначалу заминок не случалось – плёсы сменяли друг друга, берегá по обе стороны лежали низкие, заросшие перистым подлеском и стройными мачтами пушечных деревьев. Но постепенно берег поднимался над водой всё выше, пока не превратился в череду обрывистых холмов, под которыми ютились сорные заводи и отмели.
Когда лодки скользнули в узкий приток, по сторонам и вовсе подступили мрачные многоярусные джунгли. Экспедиция угодила в заросли сальвинии. Её листочки, попарно сидевшие на подводных ветках, скопились в таком количестве, что издалека казались единым зелёным полотном. Щетинистые корни наматывались на гребной винт, и Тсовинки, подобно другим кормовым, вынужденно приподнимал над водой и встряхивал двухметровую штангу вала. Прикрытые растительностью коряги норовили пробить борт пиками отшлифованных ветвей – продвигаться приходилось ощупью. Хорхе и другие рулевые активно работали веслом, а обе плоскодонки шли зигзагами, выверяя каждую пядь речного пути.
Берег по обе стороны проявлялся всё реже. Илистые отмели и яры красного песчаника остались позади, а приток превратился в аллею, обставленную густо сплетёнными кустарниками и деревьями. Кроны плакучих исполинов сомкнулись над головой тёмно-зелёным сводом, скребли ветвями по крыше баркасов, и экспедиция задохнулась в затаённой волглой духоте. Аня с удивлением встречала стволы облезлых деревьев, росших посреди русла, – они, словно колонны, подпирали кровлю извилистого лабиринта, – а во время вынужденных остановок подмечала тишину, которую изредка нарушали икающие крики цепкохвостых коат. В подобной изоляции даже шум дождя, то и дело накатывавший на экспедицию, звучал глухо и отдалённо.
Ливни между тем участились, но экспедиция упрямо продиралась вперёд. На заросших участках с сильным встречным течением приходилось продвигаться по двадцатичетырёхпрядному фалу – его крепили к дереву метрах в сорока вверх по течению, после чего принимались хват за хватом подтягивать лодку. И каждые такие сорок метров выматывали индейцев до дрожи в руках. Экспедиция устраивала вынужденный отдых и, лишь добравшись до относительно чистых вод, наконец включала моторы и за каких-то двадцать минут покрывала расстояние, на руках пройденное за долгие шесть или семь часов.
Во время очередной заминки, когда Аня рассматривала уродливую поросль пресноводных губок, рядом причалила ещё одна лодка. Помимо трёх индейцев в ней сидели Дима и Никита Покачалов.
– Странно. Ведь Дельгадо писал и про горно-шахтенное оборудование, и про ртуть… – Дима заметил сестру и, недовольный, притих.
Они в последнее время почти не общались. Ночевали в разных частях лагеря, плыли в разных лодках, да и были приставлены к разным сопровождающим.
– Зачем Городу Солнца и его соляриям ртуть? – продолжил Дима, судорожно обхватив трость и лбом коснувшись её стальной ручки.
– Да, любопытно, – лениво протянул Покачалов. Развалившись на дне лодки и спиной упёршись в скамейку, он обтирал шею платком. Привычно выглядел взмыленным, утомлённым собственной потливостью. – Может, лечились ртутью.
– Лечились? – не понял Дима.
– Ну да. Тогда от жёлтой лихорадки прописывали кровопускание и каломель, то есть хлористую ртуть. Да и вообще, чуть что, советовали паровые ртутные ванны, втирали ртуть в язвы.
– Весело.
– А то.
Дима в последние дни сошёлся с Никитой. Непривычно было слышать, как они общаются почти на равных. Аня не забыла истерику, устроенную Покачаловым в новоарбатской «Изиде», и не понимала, как он согласился лететь в Перу. Впрочем, его согласия никто не спрашивал. В экспедиции собрались многие из тех, кто имел отношение к Шустову-старшему.
– Артуро думает, ртуть в Городе Солнца указывает на золото или серебро. – Дима старался говорить тише, словно не желая, чтобы Аня, Зои и Екатерина Васильевна слышали его слова.
– Ну да… – кивнул Покачалов. – Он вообще много говорит. Золото… А может, и золото.
– А при чём тут ртуть? – поинтересовалась Зои.
Никита отмахнулся влажным платком, всем видом показывая, что не собирается отвечать. Вместо него ответил Дима:
– Если золото мелкое, если… В общем, когда золото не получается промыть обычным способом, в него добавляют ртуть. Она притягивает золотой песок, скатывается с ним в единую массу, а весь мусор отталкивает.
– Ртуть его в себе растворяет?
– Ну… да.
– Что да? – не сдержался Покачалов. – Ничего она не растворяет. Ртуть смачивает золото. И получается амальгама.
– Потом ртуть выпаривают, – поспешил добавить Дима. Где он этого понабрался? – Ртуть испаряется, а чистое золото остаётся.
– Ну, не совсем чистое, но да, остаётся, – кивнул Покачалов. – И чем дольше им любуешься, тем больше у тебя изо рта вытекает слюны.
– Заодно от радости выпадают зубы, волосы и начинают дрожать руки.
