– Пока везли, давление упало! Пульс едва прощупывается.
– Так, давайте, берем!
– Раз, два…
– Капельница! С капельницей осторожнее!
– …три! Взяли!
Четыре пары рук аккуратно переложили ее с каталки на операционный стол. Казалось, все просто беспорядочно суетятся, бегают вокруг да около, но на самом деле врачи и медсестры двигались слаженно, каждое движение было четко отработано. Оно и неудивительно: пациенты в больнице – один за другим, потоком, да и в ситуации ничего нового нет. Аварии на дорогах – сплошь и рядом.
С девушки, что лежала теперь на столе, сняли всю одежду. Нагота никого не смущала – ни ее саму, ни медиков, и было в ней что-то правильное, завершенное: каким пришел человек в этот мир, таким ему и уходить.
Бледное тонкое лицо девушки прежде многие находили пикантным: капризная линия рта, чуть вздернутый нос, родинка на левой щеке. Сейчас никому не было до этого дела, никто не смотрел оценивающим взглядом.
Густые темные волосы ее слиплись от крови; худенькое тело казалось почти детским и странно плоским. Глаза были закрыты, но если бы она открыла их, то цвет оказался бы яблочно-зеленым: необычный, редкий оттенок – многие даже думали, что это цветные линзы.
Непривычно было видеть это тело, это лицо не в зеркальном отражении, как обычно.
«Вот я и взглянула на себя со стороны», – подумала она.
Кардиомонитор надрывался сигналом тревоги. По экрану, образуя диковинный узор, скакали зубцы.
– У нее фибрилляция желудочков!
– Дефибриллятор! Быстро!
Измученное сердце работает плохо, не справляется со своей задачей. Ему не под силу качать кровь, и в эти самые секунды клетки мозга голодают, умирают от недостатка кислорода… Но почему это нисколько ее не занимает? Как будто та девушка, за чью жизнь сейчас изо всех сил борется бригада медиков, – чужой, да к тому же не слишком приятный ей человек. Эти люди хотят вернуть ее, а она смотрит на их потуги почти равнодушно, потому что…
Потому что не хочет возвращаться обратно? Потому что так – без боли, без страха и страданий – лучше, спокойнее?
Разряд тока молнией прошил лежащую на столе девушку. Кажется, все мускулы одновременно дернулись, мощная волна встряхнула хрупкое тело.
Смотреть на это было неприятно, она поморщилась и отвела взгляд в сторону. Только зачем вообще стоять тут, если можно уйти?
Она повернулась и пошла к двери, оставив за спиной отрывистые реплики врачей, пиканье аппаратуры, слепящий свет, звяканье инструментов. И знакомую незнакомку, которая так и осталась лежать на столе сломанной куклой.
В коридоре свет был совсем другой – мягче, теплее. Здесь тоже были люди – и довольно много. Почти все – в медицинских халатах и костюмах. Но они, так же, как и те, что остались в операционной, не обращали на нее никакого внимания.
«Я же голая!» – мелькнула в голове мысль, и в тот же момент она поняла, что на ней надета ночная рубашка. Короткая, выше колена, красивая и нарядная – кремовая, с синими цветочками-васильками.
Эту ночную рубашку мама купила ей, когда они собрались в Крым на каникулы. Славное было лето. Сначала они отдыхали вдвоем, потом, через две недели, завершив дела на работе, к ним присоединился папа.
Правда, ей тогда было тринадцать лет, и ночнушка эта давным-давно износилась, пошла на тряпки…
Но сейчас она снова оказалась на ней, сидела ладно, по фигуре, и это казалось совершенно естественным, нормальным. Она провела руками по бедрам, разглаживая складки. Ноги, правда, так и остались босыми, но это не причиняло никакого дискомфорта: пол не холодил ноги, она ступала по квадратным плиткам, как по ковру, и он вроде бы даже пружинил, словно помогая идти.
Она пошла дальше, сама не заметив, как оказалась в другом коридоре. Вдоль стен здесь стояли стулья и диваны, на невысоких столиках лежали журналы, но никто не читал. Здесь вообще почти никого не было. За окнами – темнотища: и когда только успела наступить ночь?
Но если задаться этим вопросом, неминуемо начнешь мысленно возвращаться к тому, что случилось до того, как она здесь оказалась. А делать это было так же неприятно, как наблюдать за самой собой, лежащей на том столе. Поэтому какая разница – стемнело и стемнело.
Слева на диване, в самом углу, сидел мужчина. Одна рука лежала на подлокотнике, вторая была прижата к горлу. Когда он сильно нервничал, всегда сжимал шею так, будто хотел сам себя задушить.
Она подошла ближе.
– Миша, не надо… Зачем ты сразу о плохом, – тихо проговорила молодая женщина, которая сидела с ним рядом, обнимая его за плечи.
– Да-да, Ксюша, ничего, ничего, – бессвязно пробормотал он, опустив голову и думая о чем-то своем.
Она знала, о чем. Когда умирала в больнице мама, он точно так же сидел в коридоре, смотрел невидящими глазами в пустоту и стискивал свое горло. Только седины в его волосах тогда было меньше.
– Папа, все хорошо, – сказала она, желая его утешить. Ведь и вправду было хорошо! Она присела на корточки рядом с ним, пытаясь поймать его взгляд. – Не волнуйся так!
Отец не услышал.
– Зачем я отпустил ее, да еще так поздно? Пусть бы Максим вернулся и забрал.
– Но ведь она сама хотела! Кто мог подумать… Зачем себя изводить? – Оксана, видимо, сказала это уже не в первый раз, и не особенно надеясь, что ее услышат. – Надо верить. Врач сказал…
– Я знаю, что он сказал. Что шансов немного. Серьезная травма головы.
– Прекрати! – Теперь голос Оксаны звучал сердито. – Немного шансов – это не значит, что их совсем нет! Она молодая, сильная, выкарабкается. Молиться надо, а не в отчаяние впадать.
Отец поднял голову и поглядел на жену, как будто только что заметил, что она рядом. Погладил ее по щеке, провел ладонью по светлым вьющимся волосам. Невысокая, круглолицая, с лучистым взглядом голубых глаз и мелодичным нежным голоском, который звенел прозрачным колокольчиком, Оксана была ни дать ни взять сказочная Девочка-Снегурочка.
– Ты права, Ксюша. Как всегда, права. Что бы я без тебя делал?
Оксана улыбнулась неуверенно, даже робко, словно не могла сообразить, серьезно ли он говорит.
– Все обойдется, вот увидишь. Она поправится. Обязательно.
– Ты сама-то как? – спохватился он. – Нормально? Сколько мы уже тут…
– Нормально, – отмахнулась Оксана. – Мне-то что сделается?
«А где Максим?» – вдруг подумала она, и отец, подслушав ее мысли, внезапно спросил:
– Максим? Он здесь?
Оксана вздохнула и указала куда-то вбок.
– Вы, мужчины, предпочитаете переживать в одиночку.
Оба – и отец, и Магда – синхронно повернулись в ту сторону, куда она указывала.
– Макс! – воскликнула Магда и вскочила на ноги.
Муж стоял спиной к ним, уставившись в черноту за окном. Застыл неподвижно, засунув руки в карманы брюк. Он постоянно говорил, чтобы Магда водила аккуратнее, а ей так хотелось доказать ему, что она уже вполне уверенно чувствует себя за рулем!
