– А чего добру пропадать, – вслух сказал Василий, и снял с разрушенного камня фотографию.
– Новая денег стоит, а эта еще хорошо сохранилась… – продолжал он сам с собой.
– Ограда тоже покосилась, надо поправить. И памятник новый поставлю, а фотографию ту же, – рассуждал Вася. Он хоть и недалекий мужик, а в одну из родительских суббот пошел на кладбище на могилках прибрать, да обнаружил проблему. У одной из его бабушек развалился могильный камень. Мужчина аж крякнул от такого недоразумения, это значит, что надо заказывать новый, а к тратам он не был готов. Вот если бы памятник упал у второй бабки – не стал бы он новый ставить, не любила она его при жизни, да и есть там еще родня, побогаче. Без него бы исправили все. А этой непременно надо новый поставить, уважить, как-никак любимый внук.
Заботливо сняв фотографию, и протерев от пыли, Василий спрятал ее за пазуху. Он уже смирился с непредвиденной тратой и даже порадовался, что минимизировал потери за счет портрета. Раскрошившееся надгробье еще предстояло убрать, да траву выполоть. По осколкам Вася перетащил камень на мусорку, что была организована тут же, у кладбища. Принялся за траву, а когда все вычистил, заботливо воткнул принесенные с собой искусственные цветы. Без надгробия как-то сиротливо выглядела могилка.
– Ну, вроде все, – оглядел свои труды Василий и остался доволен результатом.
Идти домой пришлось через центр села, чтобы зайти в мемориальную мастерскую, а попросту к "могильщикам" – так он их называл. Заказал белый мрамор. Да, в копеечку вышло, но что поделаешь.
– Портрет надо? – сплюнув прямо на землю, спросил делец.
– Не надо, старый сохранился. Ты бы хоть записал заказ то, забудешь или могилы напутаешь, – поучал работника Василий серьезным тоном.
– Запомню, – буркнул тот и кинул в урну бычок.
– Ну, смотри… – подумав, добавил Вася.
– Я тебе квитанцию дал?
– Дал.
– Ну и все, – развел руками могильщик, – через неделю поставлю.
С чувством выполненного долга Вася отправился домой.
– Надо к маме зайти, – подумал он, – как раз по пути.
Мама встретила его распростертыми объятиями и горячими щами.
– Что сынок, оголодал с Лариской своей. От нее ведь одна красота, а толку никакого.
Василий и Лариса были женаты уже лет двадцать, да только не хозяйственная ему попалась жена, таких щей как у мамы у нее никогда не получалось. Жену он любил, и в обиду даже маме не давал. А вот дочь была прямо свет в оконце, готовить любила, не в мать пошла. Да только теперь на учебе она, а Васька снова на сухих харчах и бутербродах.
– Ну что ты мам, все у нас хорошо. Я вон к бабе Зине и к бабке Томе ходил, а обратно, дай, думаю, через тебя. Может помощь нужна какая.
– Как они там? – заинтересовалась мама, как будто о живых. Всегда она так, и на кладбище придет с плитами говорит, вот и сейчас спрашивает так, будто он из гостей идет, а не с могил.
– Там у бабушки камень износился совсем, я новый заказал сегодня, – гордо сообщил сын.
– Ой, дорого, наверное, у меня немного скоплено, я тебе дам. Сейчас, сейчас, – засуетилась мать и побежала в комнату.
–У меня тут отложено, на… черный день, – чуть помедлив, произнесла женщина.
– Да не надо, мам, я с шабашек отдал. Пусть у тебя твое лежит, – засопротивлялся Вася.
– Да как же это, и мне надо поучаствовать, это такое дело. Так принято! Давай хоть половину! – настаивала и упрекала она одновременно. Василий назвал сумму меньше в два раза, все равно не отстанет, и принял-таки деньги.
– Я оставлю у тебя в чулане грабельки, все равно через неделю обратно пойду, работу принимать. Еще приберу там....
– Конечно, чего спрашиваешь. Поставил, да и не спрашивай даже, – по-простому отругала его мать.
Вася доедал щи, по традиции нахваливая. Время шло к вечеру, надо было выдвигаться домой. Зашел в чулан. Здесь было пыльно, в углу стоял сундук, в котором мать до сих пор хранила зимние вещи, шкаф по ее мнению для этого не подходил. В сундуке как-то надежнее. Под мутным от времени окном блестела сложенная раскладушка. На железных дугах отражалось закатное солнце и пускало зайчиков по стенам. Вася залюбовался, задумался. У одной стены был небольшой старый сервантик, который закрывался двумя дверцами, там за стеклами хранились баночки с вареньем. Вася приладил грабельки в угол и тут вспомнил про портрет, который все это время лежал у него в кармане.
– Чего таскать туда – сюда, оставлю тут, а потом захвачу, – сам с собой рассуждал мужчина, – для надежности вот в сервант и положу.
Он распахнул дверцу и поставил внутрь фотографию бабушки Зины. Посмотрел, подумал и решил, что нехорошо это, что она из-за стекла смотрит, снова открыл створку и развернул портрет лицом в стену. Посмотрел, оценил свою деятельность, решил, что так действительно лучше.
– Ма, пойду я, а то Лариса, наверное, уже волнуется, – крикнул он из сеней маме Вале. Та засуетилась и пошла провожать до калитки.
– Конечно, волнуется она,– бухтела под нос Валентина, – дождешься… Небось, сериалы смотрит, а что мужик некормленый – и Вася не чешись…
– Ну что ты снова начинаешь? Говорю ж, нормально у нас все.
– Ладно, ладно. Как скажешь, – сказала женщина, но про себя много чего подумала нелестного о снохе.
– А Люда когда приедет? Пусть ко мне придет! Давно уж не видела ее с этой вашей учебой…
– Хорошо, передам, может все вместе и придем, – подмигнул Василий и побежал домой.
Сын ушел, Валентина вернулась в дом, прибрала со стола, собаке налила супа в глубокую железную миску да накрошила хлеба, чтобы посытнее. Потом долго стояла с псом, гладила, да приговаривала, пока он ел.
– Ну что, старый, ты уж поживи еще… А то одной-то мне скучно… Что я одна-то буду делать?
Когда-то давно Васькино детское сердце не выдержало, и притащил он домой Тузика, которого выкинули вместе с еще парочкой таких же щенков. Сын шел с рыбалки с друзьями, вот каждый себе и взял по другу. Василий тогда очень просил оставить, чуть не плакал, разве откажешь? Сколько ему было? Лет пятнадцать или шестнадцать. Здоровый лоб, а все еще ребенок, собачку пожалел… Вот так у Валентины уж семнадцать лет жил пес. Смесь бульдога с носорогом, она первое время называла его дворянином. Тузик уже начал терять зубы, шерсть местами поседела, но "убрать" рука не поднималась. Какой-никакой, а все же сторож. Давеча вон цыган прогнал, которые повадились в их деревню приезжать, да обманывать простой народ. Ишь, моду взяли! Натащат китайского барахла и втридорога продают. Бабульки и сами не рады, а покупают, как под гипнозом. Сколько слез в деревне пролито из-за пластиковых овощерезок. Бабы в том годе набрали, перед осенью – то, чтобы закатки побыстрее делать. Только Валя тогда сказала, что у нее и руками кубик красивый получается, отказалась, не стала брать. Потом оказалось, что не рожна не работает эта овощерезка. А по телевизору вон показывали такую же, только на пятьсот рублей дешевле. А пятьсот рублей в деревне – это ой какие деньги. Неделю можно хлеб покупать и молоко прямо из-под коровы.
