Париж второй половины девятнадцатого века. На набережной Сены в надежде заработать какие-то деньги уличные художники рисуют портреты прохожих. Один из них, высохший, сгорбленный старик, прищурившись, аккуратно выводит портрет красивой молодой девушки, вдыхающей аромат розы.
Когда портрет был закончен, художник встал, поправил выгоревший на солнце берет, мило улыбнулся, вздохнул… Это был знак удовлетворения своей работой.
– Можете взглянуть, мадемуазель! Вы даже не представляете, какой божественной силой вас наградила природа! Это самое лучшее, что я когда-либо смог создать, и, поверьте, заслуга в этом только ваша! – не сдерживая волнения, восхищался художник.
– Ваш взгляд, ваша улыбка – волшебство природы! Я могу поведать вам тайну, почему лики святых на иконах обладают такой притягательной силой…
– Благодарю вас, месье… – прервала его девушка, – вы настоящий мастер своего дела! Просто великолепно!
Восхищение натурщицы было таким искренним, что можно было подумать, будто она и в самом деле не представляла, насколько обворожительна ее красота… Но неожиданно девушка, как будто что-то вспомнив, изменилась в лице.
– На портрете ваша девушка действительно прекрасна, просто ангел, и мне она тоже нравится, – коснулась руки художника и добавила, прошептав на ухо, – только, поверьте, я не она… – и улыбнулась такой обворожительной улыбкой, что старик даже не заметил, как она положила на раскладной табурет деньги, на них положила свою розу и ушла.
Выглядело это странно, как будто в портрете девушку что-то удивило или даже напугало, и она, словно в забытье, не считая денег, расплатилась, в спешке забыла розу и неожиданно исчезла. Художнику захотелось окликнуть красавицу, но дрогнувшая на ее лице та необычная улыбка, словно упредила это его желание. Невероятная сила этой улыбки удерживала старика какое-то время в неподвижном состоянии, а когда он очнулся, девушки среди прохожих уже не было.
– Такая натура! Мечта! Как призрак, как видение! Появилась и исчезла… – обратился удивленный художник к соседу, такому же уличному рисовальщику, молодому худощавому парню в помятой широкополой шляпе.
– Да-а-а… – восхищенно протянул парень, – красавица… не француженка, у нее мягкий, похожий на русский, акцент.
– Странно все-таки это! Оставить столько денег и уйти, не забрав портрета? – старик снова посмотрел на прохожих, среди которых только что растворилось его видение.
А то, что этот «призрак» разыскивался полицией, старик, конечно, знать не мог. Для него она навсегда останется мечтой художника. Здесь, на набережной, нищие художники хорошо знали, что так легко разбрасываются только чужими деньгами, но никто из них даже предположить не мог, что эти новенькие франки из рук молодой красивой девушки могут быть ворованными.
Художник еще долго сидел на набережной, любовался своей работой и пытался понять поведение натурщицы и причину невиданной щедрости.
А через двадцать лет на той же самой набережной сын художника выставил на продажу все работы покойного отца. Портреты, виды старого Парижа, морские пейзажи – все это стоило недорого. Портретом русской красавицы заинтересовался прохожий. Немолодой человек с осторожной крадущейся походкой, в дорогой одежде, с тростью. Говорил он негромко, и только, может быть, легкий акцент выдавал его русское происхождение. Поднятый воротник и надвинутая на лоб шляпа скрывали его внешность, но продавец картин, притулившись на крохотной скамеечке, рассматривая покупателя снизу, смог разглядеть его смуглое, изуродованное двумя давними шрамами лицо. Неподвижные, хитровато прищуренные, словно в ожидании удобного момента, глубоко посаженные глаза и орлиный нос делали его лицо хищным, беспощадным.
– Подозрительный тип… – определил продавец.
И действительно. Не считая денег, покупатель расплатился и, не отрывая глаз от портрета, отошел в сторону. Потом бережно спрятал портрет под плащ, оглянулся по сторонам, будто ограбил кого-то, и растворился в пестрой толпе прохожих.
– Это был русский, – осторожно, полушепотом сообщил продавцу рядом сидящий художник, – можете не сомневаться, русский… я их хорошо изучил.
– Странные все-таки эти русские. За небольшой портрет столько заплатить? – чувствуя себя неловко, как бы оправдываясь, прошептал продавец сидящему рядом уличному художнику, но мысли его были совсем не о русских с их бешеными деньгами.
«Боже мой, денег-то сколько! Что же за напасть такая с этим портретом? – думал он. – Прямо-таки дьявольская сила живет в этом милом женском личике, околдовывает всех и заставляет выкладывать всю наличность, не считая…».
– Это еще ничего, месье… – как бы успокаивая, начал рядом сидящий художник. – Я слышал, эти господа из России в дорогих ресторанах заказывают самые изысканные, экзотические блюда и не прикасаются к ним. Как это можно объяснить? Вот это тайна! Загадочный народ, должен вам сказать…
– Да, русские, русские… Невероятно… столько денег отвалить… – пытаясь скрыть радость, согласился продавец и, опасаясь, что странный покупатель может вернуться, сунул в карман деньги, торопливо собрал оставшиеся картины и поспешил уйти.
На портрете двадцатилетней давности была изображена известная русская мошенница Заралия Каренина. А обладателем портрета неуловимой преступницы стал некий Николя – ее давний друг и подельщик.
Молоденькая очаровательная девушка, знакомясь с богатыми господами, называла себя разными именами, выдавая себя то за дочь известного сановника, то за единственную наследницу какого-нибудь престарелого богача, а в кругу избранной высокопоставленной знати ей нравилось представляться графиней из Франции, либо несчастной вдовой из Вены или вельможной немкой, родственницей чуть не самого канцлера. Те немногие, кто был знаком с этой красавицей, называли ее Розой, в полиции и преступном мире ее называли Зарой.
Полтора века назад столица и крупные города России кишели девицами, промышляющими таким образом, и все они были похожи друг на друга. Их легко узнавали официанты, полицейские, извозчики, карманники. Их услугами пользовались все, кому не лень, даже мелкие уличные воришки имели над ними власть. Иногда им платили, но чаще их использовали под угрозой расправы. Особенную страсть к гулящим девицам проявляли полицейские. Они с ними не церемонились. Но все это никак не относилось к Розе.
– Вот уже час, как вы, сударь, волочитесь за мной! Потрудитесь объяснить свое поведение! – Резко обернувшись, Роза нападала на следящего за ней сыщика всегда в тот момент, когда рядом оказывалась компания молодых офицеров или студентов. Правда, такая слежка за Розой случалась редко. К ней, если она не давала повода, приблизиться было не так-то просто, определенная смелость требовалась, до того она была хороша.
