«Не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть»
(Мф. 24:6)
I
Бух-ух-ух, – слышались тяжёлые шаги на лестнице, – бух-ух-ух, – всё ближе. Группа вооружённых мужчин подходят к двери в её квартиру; первый – здоровенный, бородатый – стучит прикладом: бух-ух-ух. Она металась по квартире как в западне – куда девать дочерей? – двух перепуганных девочек-подростков. Дочери и разбудили её – действительно перепуганные её криком во сне. Женщина встала перед окном, пытаясь прийти в себя, через косой крест наклеенного на стекло скотча смотрела на многоэтажку напротив с пустыми прямоугольниками выбитых окон, и одним округлившимся окном – в которое на днях влетел снаряд. Вокруг него мелкие росчерки оставили осколки. Как вдруг опять – бух-ух-ух – это артиллерия!
– «Прилёты», гаубицы, в километре отсюда, – прокомментировала старшая, поднаторевшая за минувшие месяцы различать звуки стрельбы, чему способствовал прекрасный музыкальный слух – она с детства занималась музыкой. Они с сестрой не боялись обстрелов. После очередного артналёта часто смотрели в окно на опустевший город, на проносившиеся иногда посередине пустых улиц уазики санитарной службы, собиравшие после каждого обстрела урожай мертвых тел для переполненного морга. Однажды ночью видели в небе «белый фосфор»: огромная ярко-белая лилия повисла над домами, её исполинские лепестки медленно-медленно тянулись вниз, пока не достигли земли, подсветив чёрное небо заревом пожара.
– Нет, немедленно в подвал! – вдруг скомандовала мать, взглянув ещё раз на округлое «окно» дома напротив. У неё не было глупого бесстрашия подростков, она вспомнила, как неразорвавшиеся мины и снаряды торчат в асфальте – под углом – именно так они и влетают в окна квартир!
В подвале пахло сырым бетоном и человеческим страхом. Обсуждали главную новость: в ещё один дом нашего района был «прилёт», – раньше район считался относительно безопасным. По счастливой случайности обошлось без жертв – жильцы развороченной квартиры давно уехали. Зато во дворе, куда пришёлся ещё один снаряд, потом вертелся зловещий уазик, – видимо, кого-то забирал.
Нет, долго сидеть в подвале и нюхать сырость и страх она не могла, да это и не нужно было – обстрелы заканчивались быстро, так же как внезапно начинались – те, кто стрелял, сами боялись получить в ответ снаряды, поэтому, сделав беглым огнём несколько выстрелов, спешили ретироваться. Точность им не требовалась – по городу невозможно не попасть.
Кроме того, была ещё одна причина вылезать из подвала: подступающий голод. Вскоре отчаянная беззаботность дочек сменится подавленностью и слезливой капризностью. Впрочем, перемены настроения у них всё чаще случались не только из-за голода, но и вовсе без видимой причины, и очень тревожили мать.
Вот пустая улица, только двое мужчин грузят в уазик тяжёлый предмет – надо же было вылезти из подвала именно в этот момент!
Вот издалека слышится одинокий рёв мотора – по притихшему городу катит какая-то военная машина, по звуку можно следить за её приближением, он становится всё громче и меняет тембр, в зависимости от поворота машины к слушателям. Появляется, наконец, и сама машина, похожая на большую, грубо сработанную жестяную лодку с маленькой плоской башней и на узких гусеницах; верхом не ней сидит четверо человек военных, голова ещё одного торчит из-под брони спереди слева. «Лодка» резко тормозит рядом, задрав корму, оглушает рёвом.
– Садись, подвезём! – пытается перекричать машину голос с брони. Им не сложно было бы и самим дойти через два квартала до пункта выдачи «гуманитарки», чем лезть на воняющую жжёной соляркой, замызганную грязью и чёрным отработанным маслом машину, да ещё бояться свалиться с неё на ходу. Но нет, дочери бойко лезут на броню, подхватываемые под локти руками военных, приходится и матери лезть следом.
Едут молча, потому что за рёвом машины всё равно ничего не услышишь. Есть время рассмотреть друг друга. Военные разных возрастов, одеты во что попало – сочетание формы со спортивными штанами или кожаной курткой; зато все с оружием. Двое совсем молодых, кажется, чуть старше её дочек, смотрят весело и даже как будто гордо – довольные, наверное, своим новым статусом воинов и оружием в руках. Другие два в возрасте – один хмурится, может, вспоминает своих близких, которые также, наверное, сидят по подвалам и стоят в очередях за «гуманитаркой». Ещё один, кажется, совсем пожилой, маленький и со сморщенным старым лицом, смотрит внимательно и иногда слегка улыбается, грустно и ласково. Водителя только не разглядеть – один затылок в шлемофоне и дымок сигареты.
И вот машина резко тормозит, приехали. Вот и очередь печальных и подавленных людей, к которым им сейчас предстоит присоединиться. Спустившись с дочерьми с жёсткой, угловатой брони на землю, пытается сказать «спасибо», но голос тонет в надсадном рёве рванувшейся вперёд машины. Дочери весело машут вслед руками, военные тоже помахали в ответ, а ласковый и печальный старик улыбнулся матери и зачем-то подмигнул на прощанье.
А она вдруг вспомнила своего мужа – широкоплечего красавца спортсмена. Когда началась война, он бросил их и уехал, сказав: «Вам, бабам, ничего не будет, а меня мобилизуют те или другие. Я боюсь!»
II
В Москве, на многолюдной площади у метро плотный людской поток расступался, огибая сильно пьяного мужчину атлетического телосложения, который, потрясая огромными кулаками и уставившись перед собой невидящим взглядом, кричал:
– Я уж себя больше не пожалею!.. Пить буду!.. – а может, «бить буду»? Кто-то уже вызывал милицию.
Двое милиционеров, прибыв на вызов, не сразу решились действовать – уж очень здоровый. Но затем обошли пьяного сзади – благо он ничего не замечал вокруг, а только продолжал кричать и грозить кулаками невидимым противникам – и дружно набросившись, заломили руки. Это оказалось даже на удивление просто – расслабленное алкоголем тело гнулось словно гутаперчивое. Затем, впрочем, последовала вялая попытка вырваться, но старший милиционер, грузный лысеющий мужчина, легко пресёк её передней подножкой, после которой пьяный атлет рухнул лицом в асфальт как подкошенный, а старший милиционер, сидя на спине у поверженного и наслаждаясь победой, застегнул наручники у него за спиной. Затем они вдвоём с молодым напарником подняли его на ноги. На месте состоялся краткий досмотр – документы были на месте:
– Так-так, гастарбайтер с просроченной миграционкой! Завтра совершенно бесплатно поедешь… – милиционер хотел иронично сказать «домой», но осёкся, увидев в паспорте место жительства, – дома у задержанного была война, о которой вот уже полгода говори по телевизору.
