В один теплый июньский день я сидела на рассыпающихся ступенях Ладожской крепости, задумчиво глядела на лениво текущую реку Волхов и хандрила. Причины грустить именно сегодня у меня не было, но вот грустилось, и все тут. Почему-то пришла в голову вся моя недолгая жизнь, та ее часть, которую я помнила. Еще и мысли странные в голову лезли, будто Волхов измельчал, если на глаз – так на треть. Глупости же! Он таким, как сегодня, перекатывался через пороги уже не одну сотню лет. Нам в институте рассказывали. А мне река снилась совсем другой, бурной, широкой. Я никогда в старой Ладоге не бывала, но Волхов во сне видела часто. И вот приехала, посмотрела на него и расстроилась. Сидела, хлюпала носом и пыталась справиться с волнением и горечью, неожиданно обрушившимися мне на голову.
Два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Немногим раньше мои опекуны переехали в Москву, а я осталась в Петербурге. Снимала комнату в небольшой коммунальной квартире, училась, подрабатывала, в общем, жила обычными студенческими буднями. Влюбленность в мои планы пока не входила, о будущем я предпочитала не думать, и порой мне казалось, что моя жизнь всегда будет так же неспешно катиться по накатанной колее. Скучно? Да. Предсказуемо? Тысячу раз да! Но не так уж и плохо для круглой сироты, не помнящей своего прошлого.
Я никогда не знала своей семьи. В три года на меня, чумазого голодного ребенка, наткнулись в лесу у Новгорода грибники. Я смогла назвать свой возраст, добавить, что зовут меня Ольгой, но так и не сумела объяснить, как оказалась на клюквенных болотах совершенно одна. Я не помнила, что со мной произошло, куда пропали родители, как они выглядели или как их звали.
Мама иногда приходила ко мне во сне. Я не могла разглядеть ее лица, видела только золотистые волосы, убранные в длинные косы, да синие-синие глаза, так похожие на мои. Мама говорила мне что-то, но я не могла разобрать слов.
Врачи сказали, что я пережила сильное потрясение, оттого начисто все позабыла. В милиции решили, что моя семья сгинула в лесу, и принялись искать оставшихся родных. Но вот диво – за целый год, пока я жила в детском доме, никто не обращался за помощью в пропаже ребенка. Будто меня не существовало. Следователи развели руками, и дело закрыли. А меня – светловолосую синеглазую девчонку – вскоре взяла под опеку обычная ленинградская семья: папа, мама и двое мальчишек-погодок. Большой любви они мне не подарили, зато уважали, заботились, вырастили, дали образование. Я была им благодарна, но сил переехать вместе с ними в Москву не нашла. Они не настаивали.
Я поступила в институт на переводчика – языки всегда давались мне беспечно легко – и решила сама отыскать пропавших родных. Нужно было вернуться туда, где все началось – в новгородские леса. Но сперва я заехала в Старую Ладогу, там как раз проходил один из реконструкторских фестивалей. Пропустить подобное действо я не могла.
Меня всегда магнитом тянуло к оружию. К тяжелым мечам и боевым ножам в кожаных ножнах, к щитам, кольчугам и шлемам. Мне нравилось, как фыркают и тяжело переступают ногами празднично убранные кони. Было в псевдоисторическом мирке реконструкторов что-то позабытое, родное, привычное, надежное. Так пахнет родной дом, скрипят половицы в бабушкиной избе. Порой не сообразить сразу, откуда пришли воспоминания, а на сердце уже становится радостно и тепло.
Я пристроилась на лавочке у разрушенной крепостной стены и слушала, как сказители заводят песнь за песней, балладу за балладой, и даже задремала ненароком.
– Великая Аркона издревле прикрывала словенские земли от зла, – завел кто-то в свой черед. – Могучий город-крепость был стерт с лица земли в тринадцатом веке, но до того служил щитом словенским землям, не давая предков и потомков Рюриковичей в обиду. Именно оттуда до нас добралась добрая половина сказаний, которые в наши дни мы считаем за детские сказки. Враги сумели уничтожить город, но воспетое в песнях величие уничтожить не смогли. Самый расцвет Арконы пришелся на правление князя Рюрика в девятом веке. Я спою вам несколько песен о тех временах…
И мужчина запел. Слова с игрой на гуслях он сочетал умело, шум в толпе притих, люди с интересом прислушивались к старинным легендам.
– Врет ведь, – пробормотали сбоку от меня.
А мне было все равно. Может, сказитель и врал, может, поведал нам правду, узнать о том было никому не дано – ведь прошло больше тысячи лет. Никому не было по силам перемахнуть пропасть ушедшего времени и посмотреть, как все вышло на самом деле. От живших в те времена и праха-то не осталось. Но песнь вышла красивая. Про грозного правителя Арконы и молодую Ладожскую княгиню, про то, как полюбили они друг друга и как потеряли навек. Враги обманули великого князя, и княгиня погибла от его руки, а сам правитель не пережил свалившегося горя, ловчей птицей взмыл под купол неба и навсегда исчез из мира живых.
Я зябко повела плечами, тихо встала и поспешила уйти подальше от праздно гуляющей толпы реконструкторов и туристов. Так и оказалась сидящей неподалеку от крепости на старых-престарых рассыпающихся ступенях. В моей душе бушевала буря, далекое прошлое и настоящее схлестнулись в сердце. Я не понимала, как люди могли жить и любить более десяти веков лет назад, как они могли быть живыми и полными сил, когда сегодня от них остались лишь полустертые курганы. Какой была их жизнь, как быстро она пробежала, и почему меня так волнуют предания исчезнувших в небытии дней, да и обмелевший Волхов в придачу. Сердце стучало как бешенное, слезы подступали к глазам. Что же со мной творится?!
Неподалеку на крепостном подворье глухо загремели щиты и зазвенела сталь – по плану у реконструкторов начался показательный бой. Взревели мужские глотки, кто-то завизжал от избытка чувств. Я вспыхнула, разозлилась, вскочила на ноги. Не такими должны быть воины, особенно коли уж изображали они дружинных князя Рюрика! Князь Гостомысл, его дед, зорко следил за тем, чтобы в дружину не брали кого попало. Княжьи люди и в миру, и в бою оставались бесстрашными, немногословными, полными внутренней силы. Именно такими они снились мне во снах.
Картинки видений захватили меня. Я стояла на ступенях, неотрывно глядела на барашки волн, а перед моим внутренним взором проходили ряды дружинных в остроконечных шлемах и алых плащах. Я знала, что они, не думая, положат жизни свои за князя и друг за друга. Быть под защитой таких воинов, чего еще можно было пожелать…
“Олюшка…”, – прошептал будто совсем рядом любимый мамин голос.
Я резко оглянулась, оступилась, под ногой раскрошилась ступенька, и я неловко хлопнулась на задницу. Остатки ступени сползли к реке, а под моей рукой образовалось подобие ниши, в которой поблескивало что-то металлическое.
