Холодное …
Не раскрывая век, Хьюго по обыкновению опустил ладонь на то место, где раньше оказывалась ее ягодица.
Пусто. Который день. Который месяц.
Утратившая тепло женского тела простынь вызвала тихое цоканье. Еще не было семи, и возможно пробудись он раньше, вместо чертова сатина смог бы украдкой прикоснуться к разгорячённой коже. Но, увы, в их семье жаворонком суждено было быть не ему.
Интересно, приучи он себя к раннему подъему – это изменило бы что-то? Андерсон от нелепости мысли хрипло усмехнулся.
Опередив будильник и выжав кнопку сброса, Хьюго вяло опустил на пол стопы. Тело пробила легкая дрожь, а в позвоночник вцепились мурашки. Он не был жаворонком. А еще ненавидел холод.
– Надо же. Мы и впрямь с тобой разные.
На уровне чистых рефлексов выполнив утренние процедуры, Андерсон побрел по шлейфу свежемолотой арабики.
Кофе, два сваренных всмятку яйца и пресных сэндвича с ветчиной и сыром. Один и тот же завтрак на протяжении, кажется, всей их совместной жизни. Эта приевшаяся константа, что раньше казалась простой обыденностью, теперь являлась опасным раздражителем.
– Доброе утро. Завтрак на столе.
Узкая спина, облаченная в кипенно-белую и идеально отутюженную рубашку. Безукоризненно зачесанные в низкий пучок каштановые волосы. Скрытые в брюках классического кроя ноги, стройностью и длиной которых возможно было насладиться лишь вечерами или в период знойного солнца.
Элли тоже была константой. Одетая в чопорную классику, произносящая одну и ту же фразу с одной и той же спокойной интонацией. И переставшая одаривать его своим взглядом.
Когда-то искрящим, влюбленным, живым.
– Доброе.
Будничное приветствие и, поравнявшись с женой, Хьюго протянул руку к кофейнику. До тесной близости было около двадцати сантиметров.
– Сегодня в три.
Шагнув в сторону, Элли позволила беспрепятственно подтянуть к себе пузатый сосуд.
– Постарайся не опаздывать.
Двадцать сантиметров и километровая пропасть.
– Так не терпится покончить с этим? – в районе солнечного сплетения снова начало давить.
– Нет, просто в три сорок у меня прием.
Пожав плечами, Элли вовсе отдалилась, присев за барную стойку.
– В черной папке на трюмо лежат нужные документы. От тебя требуется их подписать.
Проклятье.
Подавив в себе желание закатить глаза, Андерсон проследовал к подоконнику. Раздражение подобно лавине начинало накрывать его с головой. Какого черта она так спокойна? Неужели ей настолько осточертел их брак?
Осточертел он …
– Ты как всегда предусмотрительна.
Громко отхлебнув эспрессо, Хьюго опустился на твердую поверхность. Грубое дерево вместо уютного пледа… Хватило каких-то тринадцати лет со штампом в паспорте, чтобы бурлящую плоть и кровь превратить в постылый кремень.
Уголки губ сами собой потянулись вверх.
А ведь в их клятве говорилось про долго и счастливо. Отчего тот плюгавый диакон не уточнил про столь короткий срок годности у этих обещаний перед лицом Господа?
И все же церкви нельзя доверять.
– Хорошее настроение?– очистив скорлупу, Элли поддела чайной ложкой шапочку яичного белка. От незатейливого движения на тонком запястье блеснул платиновый хвостик браслета.
Тугая манжета не позволила скрыться его подарку на их первую годовщину.
– А есть причины для грусти? – ложь сорвалась с его губ так же филигранно, как и ее взгляд, отведенный за секунду до зрительного контакта.
– Вовсе нет, – желто-белую субстанцию аккуратно поглотили.– Ты плохо спишь в последнее время?
Она была неважной актрисой. Лучше его, но не настолько, чтобы бесповоротно убедить в своей игре. Перепрыгивать с темы, если становилось неуютно – было слишком в духе Элли Хант.
– Много работы. Пациенты не отпускают даже во сне.
Интересно, с каких пор они оба начали играть, а не жить?
Девушка сделала глоток латте. Пенка над верхней губой не ускользнула от его взгляда. В первую декаду их «счастливого и долгого» он лично избавлял ее от этого следа. Преимущественно языком и с обязательным продолжением.
Салфетка варварски стерла воспоминание.
– Сложные истории?
– Не сложней обычного. Предпосылки на суицид на почве панических атак, парочка неврастений и депрессия – ничего из того, с чем бы ранее я не имел дело.
Элли кивнула:
– Ясно.
– У тебя как?
Чета психолога и психиатра пытаются построить диалог на обсуждении работы. Каламбур высшего разряда.
Вплести еще разговор о погоде, и премия «Профессионалы года» в их руках.
– Ничего нового. Расстройства на фоне эмоциональной дисфункции и несколько драм от ревности и детских триггеров, – сморщившись от выглянувшего из-за дома напротив солнечного луча, Хант скромно улыбнулась: – Кажется, сегодня будет жарко.
А вот и погода.
– Вроде синоптики обещали жаркую неделю.
– Да, я тоже об этом слышала.
Обоюдный хлюп кофе.
– Ладно, – соскользнув с барного стула, Элли поджала губы, быстро превратив этот жест в растушевывание несуществующей помады. – Я поехала.
Хьюго подпер плечом оконный откос.
– До встречи.
Больше слов не находилось.
– Тебе позвонить за полчаса?
– В три в суде. Я помню.
Элли подцепила из вазы свою связку ключей:
– Все верно.
На этой ноте стоило бы уже покинуть помещение. Ощущение скованности и чужеродности уже давно подмывали выскользнуть на улицу. Желательно из окна. Несмотря на шестнадцатый этаж.
– До встречи? – неуместная улыбка, и неуверенный шаг в сторону выхода.
«Да возьми же ты себя в руки, Хант!»
Андерсон, подметив заминку жены, хохотнул:
– Если попросишь, я могу не приходить.
– Что б без опозданий.
И ее след простыл.
Хочешь избавиться от Элли – просто неудачно пошути.
– Будет сделано, миссис Хант.
Хант… Может стоило тогда настоять на взятии его фамилии?
– В таком темпе ты растеряешь всю свою квалификацию.
Гулко вздохнув, Хьюго допил остывший кофе. До начала смены еще было два часа. И тратить это время на очередное самобичевание не хотелось. Притянув к себе колено, мужчина бросил взгляд в окно.
Крошечная фигура жены, уверенно движущаяся в сторону парковки, приковала к себе внимание.
Развод. Сегодня. С ней.
Ее спонтанное предложение за ужином и его как ни странно осознанное согласие после обеда выльется в официальный приговор.
Ни слез, ни криков, ни истерики. Даже ссор и тех почти не было.
– Это просто привычка, – говорила она. – Синдром «хорошистов» не принесет нам счастья. Нужно развестись. Так будет лучше. Для обоих.
Финальный аргумент, подкрепленный их лично созданной терминологией, и он солидарно кивнул:
– Согласен. Мы изжили наши отношения. Лучше развод.
В школе среди учеников принято выделять две категории. Отличников и двоечников. Одних награждают почестями и хвальбой, другим достается укоризна во взгляде и участь «будущих уборщиков».
Отлично и плохо. Равняйтесь на первых, и не дай Бог скатитесь до вторых.
