Предисловие
Как же часто в последнее время приходится говорить о себе. Итак, еще раз. Меня зовут Кира. Я человек. Могла бы сказать «такой же, как все», но я активный сторонник индивидуализма, так что я еще один представитель огромного сообщества «не таких как все».
Мне девятнадцать. Я люблю слушать музыку, люблю запах типографской краски….черт, нет… когда я научусь вместо «люблю» говорить «нравится»? Дурная привычка.
Мне с детства никогда ничего не «нравилось» – я все любила, никогда не «испытывала антипатии» – только «на дух не переносила». Я любила родителей. Любила рисовать мелками. Любила, когда в школе отменяли уроки. Ненавидела математику. Ненавидела надоедливого соседа по парте. Ненавидела холод.
Теперь мне все только «нравится». Или «вызывает антипатию». И то очень редко. В основном мне все безразлично. И вообще, я наполовину мертва. (Но это не страшно – мы все наполовину мертвы. Жизнь дает нам миллионы возможностей, а мы выбираем, как правило, один путь и шагаем по нему всю жизнь, стараясь зажмуриться и не смотреть по сторонам: другие дороги тоже довольно привлекательны, но зачем тянуться к журавлю в небе – лучше вперед, вперед, не отвлекаемся. Разве это можно назвать полноценной жизнью? Разве можно сказать, что ты съел весь йогурт, если ты только соскреб немного с краев банки? И можно ли считать, что ты в совершенстве овладел навыком игры в жизнь, если ты с начала до конца все время играл только одну роль – пусть даже блестяще, неподражаемо?)..
Так что, думаю, мне не стоит так уж комплексовать по поводу того, что я не вполне живой человек. На первый взгляд, я ничего от этого не теряю. Мне доступно все, как нормальным людям – я пью кофе, выхожу в интернет, слушаю слегка депрессивных Maroon 5 на полную громкость, смотрю в окно, «за бортом» сегодня солнечно, восемнадцать градусов, для осени хорошо, не забыть бы погладить новый пиджак – и все в таком духе. Вот только я ничего больше не чувствую. Ну, или почти не чувствую.
Началось все банально, в духе произведений Коэльо. Я решила умереть. Дальше вы знаете.
Завтра я расскажу эту историю еще нескольким незнакомцам. Незнакомцам, которые уже умерли.
Так вот, когда засыпала в ту ночь, я была полна самых противоречивых эмоций. Эмоции… вся моя жизнь строилась на них. Иногда это меня даже изумляло: откуда их столько во мне берется?? Смотрела на окружающих – люди как люди, спокойно идут себе и думают о чем-то, и только я у них на глазах сгораю заживо – когда от чего: то от ненависти к некстати образовавшейся пробке, то от всепоглощающей любви к герою свежепрочитанной книги, то от тоски по ушедшему лету.
Вот и в тот день меня раздирало изнутри все и сразу – по несчастному стечению обстоятельств, все эмоции были негативными. Я ненавидела родителей, утверждавших, что мне нет дела до семейных дел (в данном случае имелась в виду, кажется, гора немытой посуды). Ненавидела подругу, которая не принесла мне нужный конспект – без него я не смогла сдать в срок задание, и теперь мне не светил экзамен «автоматом». Ненавидела одного парня, с которым еще вчера все шло очень хорошо, а сегодня он даже не позвонил. И наверняка еще что-то ненавидела – этого сейчас уже не вспомнишь. В общем, все сложилось одно к одному, картина складывалась неутешительная: с родителями мне не повезло, подруге на меня плевать (она даже не извинилась, кстати), тому парню я ни капли не нравлюсь (а я уже настроилась на то, что наш роман затмит все голливудские истории любви разом). И вывод – я самая несчастная девушка на свете, я хочу умереть.
Да, я презирала весь мир с такой силой, будто не собиралась назавтра, как всегда, полюбить его вновь. Но когда я проснулась утром (после Хранилища), мне уже не было дела ни до чего.
Пустота поначалу показалась мне блаженной. Потом – немного странной. А потом… потом я почти привыкла.
Правда, не привыкли родные. Отвели меня к психологу за ручку – я в общем-то и не сопротивлялась, зачем. И вот солидного вида дама с приторно-добрым взглядом, с каким обычно протягивают конфетку ребенку, задает мне вопросы. Я безропотно отвечаю. Да, возможно, я испытывала чересчур сильные эмоции в последнее время перед… тем, что произошло. Стресс для организма? Да нет, я уверена, для него это было совершенно обычным делом. Депрессия? Не думаю. Я просто наполовину умерла.
Это не метафора, нет. Я побывала на том свете. (На лице дамы появляется смесь терпеливой снисходительности с состраданием). Нет, это был не сон. Что видела? Ладно, расскажу, если хотите. Там была моя родственница, двоюродная тетка. Встретила меня с распростертыми объятиями прямо у ворот, а я отшатнулась, потому что понятия не имела, кто она – бедняжка умерла от рака, когда мне едва исполнилось три. А еще потому что от нее несло духами – так, будто она даже не вылила на себя флакон, а, по меньшей мере, искупалась в ванне, наполненной этими духами. Я спросила, кто она, чувствуя при этом странное умиротворение. Она мне представилась.
Глафира. Мама о ней рассказывала. Правда, фотографий я никогда не видела – тетя ненавидела фотографироваться. Впрочем, я понимаю, почему. Не представляю ракурс, в котором она выглядела бы выгодно – мужеподобная, невероятно тучная, с двойным подбородком и огромным крючковатым носом… Я отметила, что походка у нее все равно легкая, воздушная… Как такое возможно?
Ответ пришел быстро: стоило мне шагнуть за ворота, я тоже буквально взлетела – вмиг почувствовала себя пушинкой, хотя грациозностью никогда не отличалась. Но там – там все так ходят.
Кстати, я маму спросила наутро, как выглядела тетя Глафира, и она, удивившись, тут же описала ее в точности такой, какой я ее видела – до мельчайших подробностей. И духи эти очень точно описала – сладкий запах чего-то цветочно-пряничного – Глафира была от них без ума.
Нет, раньше я об ее внешности ничего не слышала – только знала, что у меня была такая родственница и что фотографий не сохранилось. И вот что еще я вам скажу. Разочарую, наверное. Я побывала не в раю и не в аду, даже не в чистилище. Тетя очень смеялась, когда я спросила, в раю ли мы. Оказывается, в рай отправляются только праведники. А в ад – только люди, совершившие тяжкие преступления: убийство и самоубийство. Что там в чистилище – не знаю, не спросила, очевидно, как и принято считать, промежуточный пункт. А основная масса умерших обитает в Хранилище.
Там не хорошо и не плохо. Почти что никак. Умиротворение. Души там в тепле и комфорте дожидаются, пока их снова заберут на Землю, вселив в чье-нибудь тело. А пока этого не случилось, они живут так же, как мы. Едят, болтают, судачат о том, правда ли так уж хорошо в раю (более близкий нам вариант – «на кой черт нам сдались эти Кипры, если в деревне Поросячье тоже есть где искупаться и позагорать» или «богачам, должно быть, дико скучно жить, имея все, что только можно пожелать»).
