Адский грохот сменился мелким дробным потрескиванием: пространство пыталось выдавить планету в привычные ей время и место.
– Неугомонные, – недовольно бросил Тилар, поворачиваясь к гротескному окну. – Всё равно что пытаться шелком кинжал пленить! Слепые глупцы…
Он еще раз задумчиво вгляделся в дымившуюся за окном пропасть и фиолетовые зарницы над ней.
– Сейчас будет разрыв, – напомнила ему Харгитси.
– Я знаю, – устало произнес Тилар. – Где ты хочешь размяться: снаружи или здесь?
Харгитси заботливо посмотрела на спящего на возвышении малыша – практически новорожденного.
– Оставайся… Я присмотрю за ним внизу и провожу его.
Ребенок был тих и спокоен в своем последнем безмятежном сне. Из окутавших его золотых одеяний были видны лишь его пухлые ручки и голова. Плоть ребенка была темна: она не отражала ни проникавшие внутрь всполохи, ни ореол Харгитси. Малыш был чернее греха, совершенного здесь недавно.
Тилар отстраненно кивнул и впился утонченными когтями в червленый бронзой подоконник.
– А ты разве сам не желаешь его увидеть: кем или чем он стал? – поинтересовалась Харгитси, готовясь к прыжку.
– Нет… не сейчас… Хочу с ним встретиться, когда всё закончится…
Дробное потрескивание, шедшее из внешних слоев атмосферы, на секунду усилилось, после чего вновь вернулось к своему сумасводящему дребезжанию.
Харгитси понимающе вздохнула и без лишних слов бросилась в полураскрытое окно, оплавив его створки.
– Харги, ты как всегда, – тихо засмеялся Тилар, усаживаясь в кресло рядом с возвышением, где находился ребенок. – Не переживай, ты всё преодолеешь, – ласково сказал он ребенку и посмотрел на бесновавшееся за окном небо.
Под лилово-неоновым куполом небес продолжали свирепствовать фиолетовые вспышки, сжигавшие внешнее время. Жалкие крошки секунд сухо хрустели, проседая под напором порожденного Тиларом явления.
– Скоро, – расслабленно сказал себе Тилар.
В этот момент помещение изменило себя: оплавленные и погнутые Харгитси створки окна распрямились и приняли первоначальный цвет – траурно-бронзовый; места пустых рам затянулись твердеющей дымкой.
– Без них, – сухо обронил Тилар.
Не успевшие сформироваться стекла пропали, оставив возможность лязгающему ветру и дальше врываться в помещение.
Строение, где находился Тилар, высилось на краю дышащей миазмами бездны, являясь органичным продолжением этого безумного, изнуренного ожиданием мира. Стены древнего святилища менялись и перетекали, предугадывая любые прихоти и желания. И за тот отрезок бытия, что строение существовало, оно провидело и перестраивалось для многих, но за последние вечности только для них двоих.
Тилар небрежно расстегнул черный дублет с серебряными пуговицами и как следует заправил белую атласную рубашку в плотные охотничьи штаны, после чего потопал ногами, проверяя, как сидят сапоги. Ему нравилось красиво одевать свое человеческое тело: это было его слабостью.
Тилар задумчиво сощурился и злобно прошептал:
– Сейчас.
В середине помещения раскрылась пенистая вуаль разрыва времени, изрыгнув наружу отвратительное существо.
Харгитси гневно отбросила оторвавшийся при приземлении подол платья.
– Хорошо, хорошо, – возбужденно облизнулась она и закрыла глаза, выискивая своим пылающим нутром место следующего разрыва.
В отличие от Тилара она предпочитала оставлять в своих нарядах частицу собственной природы – чистый Хаос. Вот и сейчас ее строгое элегантное платье, что ныне не скрывало ее сильные загорелые бедра, равномерно меняло свои цвета – от раскалено-белого до беспроглядно-черного, – всегда оставляя между ними остывающую малиновую сердцевину.
Черные волосы Харгитси, легонько разбрасывавшие оранжевые искорки, были взъерошены потоком сухого воздуха, вырывавшегося из огромной дыры в земле. Харгитси открыла подведенные золотой сурьмой янтарные глаза: окрестный пейзаж был по-прежнему гол, сух и равнинен.
– Где же ты? – прошептала она, еще раз облизнувшись.
Через мгновение Харгитси стремительно побежала к кварцевому углу святилища, почуяв бьющие неподалеку эмоции, какие могли испытывать только желавшие прикончить друг друга. Это было совсем рядом.
– Держись, держись! Ты только держись! – прошептала она на бегу и громогласно закричала: – Увар ша да Харгитси, дана!>1
Ей ответили свист чего-то всасываемого и предсмертный женский вопль. И в ту же секунду Харгитси увидела сражавшихся. На заляпанном кровью сером песке, под нескончаемой вереницей лилово-неоновых молний, настороженно замерли незнакомец в зеркальной маске и одиннадцать нападавших. Двоих лежавших в луже собственной крови Харгитси не считала.
Незнакомец стоял в странной пружинистой позе, широко разведя руки в стороны. Харгитси с невольным интересом посмотрела на его кисти, в одной из которых был окровавленный клок золотистых волос. Кисти незнакомца, как и его маска, были словно покрыты жидким зеркалом, отражения в котором медленно и тягуче перемешивались.
Харгитси невольно вздрогнула: оставалось только догадываться насколько сильно этой «зеркальностью» было поражено тело незнакомца. Она мимоходом оглядела его: под распахнутым черно-фиолетовым плащом на незнакомце была темно-синяя рубашка с серебристой жилеткой, за которыми шли мятые брюки и легкие, удобные ботинки.
«Одеваешься совсем как твой отец», – тепло подумала Харгитси, прежде чем оглядеть его соперников, а точнее, соперниц.
Ими оказались плотно сбитые девицы с дымящимися глазницами. Их полуобнаженные тела были щедро усеяны светившимися символами, в которых Харгитси с отвращением узнала ненавистный ей дом Яраги. Девицы были безоружны, но их крючковатые пальцы словно танцевали, рисуя в воздухе лепестки роз.
– Эй, шавки! – задорно крикнула им Харгитси. – Идите сюда, и я вам еще и ваши вялые прелести вырежу!
Пустые глазные впадины как один посмотрели на Харгитси.
– Ридда-а-а!>2 – донеслось нестройное рычание. – Кетаре Хадди!>3
Рты девиц безобразно открылись, и оттуда изверглось тошнотворное песнопение, от которого незнакомец в зеркальной маске упал на колени, обессиленно опустив руки. Из ушей незнакомца тоненько заструилась кровь.
– Блуда дочери! – злобно бросила Харгитси, взывая к своей силе.
На кончиках ее острых пальцев возникли светящиеся оранжевые шары, больше похожие на икру исполинской рыбы. Шары стали перекатываться по ее ладоням, разрастаясь, лопаясь и появляясь вновь.
Песнопение тотчас оборвалось, сменившись стонами наслаждения и истошными воплями. Откровенные тела безглазых девиц окутала огненная пена, состоявшая из множества подобных шариков, искривлявших сейчас межклеточное пространство в их плоти. Во все стороны тут же полетели кроваво-влажные лохмотья. Спустя несколько секунд всё закончилось.
