Я как окно. Все смотрят сквозь и мимо, никто не замечает меня. Иногда необходимо спрятаться от всех, но иногда очень хочется, чтобы меня видели. Окно замечают, когда оно запачканное. Мама всегда видит грязные стёкла и начинает тереть их тряпкой. Может, мне надо быть грязным, чтобы люди заметили меня?
– Альберт, иди ужинать, только руки помой, они все в краске.
Мама зовёт. О чём я думал? А, да… Окно. Врач говорит, что надо открыть своё окно. А я боюсь. Вдруг что-то случится, если я откроюсь? Мама не разрешает мне сидеть на подоконнике, а я люблю забраться с ногами и долго-долго смотреть вниз, пока не закружится голова. Мама уводит меня от окна в комнату, говорит, можно упасть на асфальт. Асфальт серый. Это простой цвет, надо всего лишь смешать три краски.
….
Одинокая 32-летняя разведёнка Алёна Воронова была весьма посредственной художницей. Диплом Академии и членство в Союзе художников никак не влияли на качество её творчества. Алёнка сама знала о своей бездарности, и от других этот факт было не скрыть. Художнице Вороновой не удавалось заработать на живописи. После развода муж перестал содержать её, приходилось перебиваться случайными заработками от редких заказов. Уходить в другие профессии ей не хотелось. Когда-то она мечтала о творческой богемной жизни, выставках и толпе почитателей её таланта. Таланта не было. Не было почитателей, а из богемной жизни воплотились только зависть, сплетни о коллегах да вечеринки художников, после которых некоторые служители искусства уходили в тяжёлый запой, и потом долго и мучительно выходили из «творческого кризиса», давая пищу для новых сплетен. Несколько совместных выставок, на которых её картины смотрелись плохо, плоско и бессмысленно, ей даже вспоминать не хотелось. А теперь ещё муж ушёл к её же подруге. Как говорится, два в одном: ни мужа, ни подруги. Классика жанра.
Алёнка жаждала мести, а самая сладкая месть представлялась ей в образе созданного ею шедевра, и как все, включая бывших мужа и подругу, умрут от зависти. Муж поймёт, кого он оставил, подруга почувствует себя ничтожеством. Дело было за малым: написать гениальную картину! Шедевр не получался, а деньги подходили к концу. И чем ближе был конец, тем большая паника охватывала Алёнку.
В первый раз она увидела его в парке весной. Большая несуразная фигура привлекла её внимание. Совсем молодой, лет 17-18, но уже тучный парень стоял за мольбертом на лысой, еще бестравной полянке среди корявых стволов деревьев и аромата первых треснувших тополиных почек. Парень тыкал кисть в палитру, шумно дышал, сопел, бессвязно бормотал, иногда выкрикивал какое-нибудь слово, и оно звучало резко, некрасиво, негармонично среди весёлого щебета птиц, а он снова начинал тихо бубнить, отмахиваясь от чего-то большой пухлой ладонью и вглядываясь в холст тёмными беспокойными глазами. По щекастому лицу бродила глупая ухмылка, и всё лицо производило неприятное впечатление.
Между тем, на небольшом холстике творилось что-то невообразимое. Пятна сочетались, сливались, мягко переходили оттенками из одного цвета в другой, или, наоборот, контрастировали с таким эффектом, что казалось, будто на холсте прямо сейчас происходит сотворение Мира. На глазах заново рождались Движение, Свет, Любовь, Космос, Жизнь и всё, что было, есть и будет наполнять Вселенную вечно. Алёнка даже подошла ближе, чтобы понять, какие краски смешивает живописец. В раздрызганной коробке были знакомые всем художникам тюбики. Обычные краски основных цветов. От разочарования Алёнка даже пожала плечами. Парень почему-то раздражал её. Позже Алёнка несколько раз встречала странного художника, издалека наблюдала за его работой. «Он – псих и гений!», – сказала она себе, и тут у неё созрел план.
План был прост и сложен одновременно: заполучить картины этого художника и выдать их за свои. «Он явно дурачок, и навешать лапши на уши не составит труда, – думала Алёнка, – я приведу его в мастерскую, пусть рисует. И картины останутся мне». Мастерская, где работала художница Воронова, находилась недалеко от парка.
Осложнение возникло сразу, как только она приблизилась к парню: мама. Маленькая хрупкая женщина, малозаметная на фоне огромной фигуры сына, казалась непреодолимой преградой. При ней парень тушевался и даже переставал бубнить. Она всегда была где-то поблизости и держала сына в поле зрения.
Однажды Алёнка подкараулила, когда мама отошла, и подложила маленький клочок бумаги ему на палитру. В записке она просила его зайти в кафе у парка. Одного.
Она сидела за столиком, медленно пила капучино и посматривала по сторонам. Погода улучшалась с каждым днём. Первые тёплые дни, когда можно гулять без плаща. На ней был свободный серый джемпер и юбка, показывающая гладкие стройные ноги с острыми коленками.
– Придёт или не придёт, – волновалась Алёнка, придумывая, как заманить парня в мастерскую, чтобы он рисовал. Немного зудела совесть. Всё-таки нехорошо обманывать дурачка. Но ведь ему всё равно, где рисовать, и что потом с картинами. Она видела в парке, как он равнодушен к своим произведениям после окончания работы.
В этот момент к её столику подошла невысокая женщина. Алёнка скользнула по ней взглядом, и кровь бросилась в лицо, щёки запылали, язык онемел. Ей казалось, что все мысли написаны на её лице, и уже прочитаны этой маленькой женщиной.
– Елизавета Павловна, – представилась женщина, – Мама Альберта. Вы же его ждёте?
Значит, его зовут Альберт. АльбЕрт-мольбЕрт сразу придумалась дразнилка, а щеки ещё ярче залились румянцем. Алёнка виновато молчала.
– Вам он зачем?
– Хочу с ним поговорить, – почти не соврала Алёнка, – он у вас талантливый.
– Вы заметили, что он, что…эээ…что он не вполне здоров? Психически. – спросила Елизавета Павловна. У неё были лучистые глаза, мелкие морщины на еще достаточно молодом лице и тихий голос.
– Я…заметила. Хочу поговорить с ним, как с художником.
– Он не художник, нигде не учился. Рисует, как может. Хрень жёлтая, Хрень печальная – это он так называет картины, – уголок рта Елизаветы Павловны дёрнулся вниз.
«Она не понимает, – догадалась Алёнка, – Эта тетка и не подозревает, какие шедевры рисует псих-самоучка!»
Подошёл Альберт, Елизавета Павловна с тревогой еще раз оглядела Алёнку, и села за соседний столик.
– Мама, мы на улицу пойдем. Подожди.
Оказавшись на улице, Алёнка сразу предложила:
– Давай убежим? Ты когда-нибудь убегал от мамы? Это прикольно.
