Глава 1. Макс. Понедельник
Я сидел в кожаном кресле и крутил в руке ампулу пентобарбитала. Меня окружала звенящая тишина, но если слушать вдаль, то можно разобрать, как через два номера от моего кто-то спустил воду и перекинулся с кем-то парой слов.
«Не одному мне не спится», – усмехнулся я.
На стеклянном столике передо мной стоял рокс с водой. Рядом с ним лежал шприц на два миллилитра.
«Может, лучше было бы взять инсулиновый, – рассуждал я, глядя на длинную иглу, – хотя одного миллилитра мне может не хватить, а делать несколько уколов неразумно…»
Я поднёс ампулу ближе к глазам и стал разглядывать, как прозрачная жидкость переливается от еле заметных колебаний.
Когда я набирал шприц, мои руки не дрожали: мне неоднократно приходилось это делать. Я не чувствовал страха, неуверенности или других подобных чувств, описанных всякими соплежуями в прокатном кино. Я насмехался над их ничтожностью, потому что, оказавшись на их месте, я ощутил безграничную власть.
Я обожаю власть. Я люблю её больше, чем деньги. Но в последнее время у меня не было ни грамма её: в своей жизни я больше ничего не контролирую. Поэтому сейчас, ощупывая пальцами эту маленькую стекляшку, я упивался своим всемогуществом.
Когда твоя жизнь рушится как карточный домик, тебе остаётся только стоять в стороне и смотреть на неизбежное. Чувствуешь себя жалким от осознания того, что тебе не спасти эту конструкцию, даже если начнёшь хаотично ловить единичные бумажные квадратики. Но когда в твоих руках лежит эта крошечная ампула, ты понимаешь, что существование всего мира в данный момент зависит только от тебя и только ты решаешь, что будет дальше.
Представляете, сколько власти в одной малюсенькой скляночке?
Держа ампулу в левой руке, а шприц в правой, я рассматривал бледную кожу на предплечье. Чёткие синие линии притягивали взгляд.
На кровати зажужжал телефон. Хватило же мне ума поставить его на беззвучный, а не вырубить к чёртовой матери. Я аккуратно положил шприц и ампулу на стеклянную поверхность и, подойдя к кровати, взял трубку.
– Макс, – раздался голос Леси, – я только что вышла из больницы. – Её прерывистая речь сопровождалась всхлипами.
– Что случилось? – напрягся я.
– Они сказали, что уже сутки не бьётся сердце, дали какие-то таблетки… Его больше нет. – Она разразилась рыданиями.
Я медленно опустился на покрывало. Мне показалось, что и моё сердце не бьётся. Я никогда не умел утешать по телефону.
– Мне приехать? – спросил я.
– Нет, нет, просто скажи, где ты, я сама приеду.
До того, как её голова оказалась у меня на коленях, я уничтожил все улики. Вот же проклятье! Вряд ли получится раздобыть ещё одну ампулу…
Я молча гладил её по волосам и ждал, пока она первая заговорит. Не знаю, сколько времени прошло, но мне это молчание было не в тягость. Всегда можно найти, с кем поговорить, но не всегда есть с кем помолчать.
– Почему ты вообще здесь? – спросила она.
– Не хотел идти домой, – проговорил я. Мне подумалось, что я смогу отвлечь её, перетянув одеяло на себя.
– А кто с сестрой остался?
– Я проконтролировал, чтоб она уснула. И ушёл.
Леся поднялась и вытерла нос.
– Разве можно оставлять её вот так, одну? Она же совсем маленькая.
– Хочешь почитать мне нотации? – улыбнулся я.
Она шлёпнула меня по плечу.
– Не одному тебе тяжело, – сказала она.
Я посмотрел ей в глаза и не ответил.
– Ты Мите уже сообщила?
– Нет… Думаю, лучше при встрече.
– Тогда собирайся домой, пока он не начал тебя искать.
– Давай на двоих такси закажем. Тебе тоже надо быть дома.
– Уговорила. – Я хлопнул её по коленке.
– А с твоей сестрой я буду помогать.
– Необязательно, как-нибудь справлюсь, – отмахнулся я.
– Мне это нужно…
Я кивнул и обнял её. А через час мы были по своим домам.
С того момента прошло уже шесть лет. Но без напряга помолчать мне удавалось только в одиночку.
Мне часто снятся странные сны. Ещё более странно то, что я запоминаю их в деталях и подсознательно пытаюсь связать с оккультизмом. Нет, мне не снятся мистические существа или другие нарколептические картины. Но как говорил Стивен Кинг: «Мистика не так страшна, как реальность». Мне снятся слишком реальные сны.
– Макс! – звонкий девчачий голос вырвал меня из этого кошмара. – Твой телефон на кухне надрывается уже минут двадцать. Ты глухой?
Я лежал с закрытыми глазами, но сестра знала, что я уже не сплю. Она постояла над душой ещё минуту и, хлопнув дверью, вышла из комнаты. После смерти родителей она стала занозой в моей заднице.
Говорят, что о человеке можно судить по тому действию, которое он, проснувшись, делает самым первым, не думая. Я всегда смотрю на часы. Время – это всё. Я боюсь потеряться во времени, поэтому ставлю будильник на телефоне всегда, даже когда нет никаких дел. А может, я просто боюсь не проснуться… Который час?
Я дошёл до телефона, отключил звонок и сел за стол. Сестра сидела напротив и с важным видом листала журнал.
– Ты слышал новости? – спросила она.
– Во сне? – Я всегда говорил с сарказмом. Ну такой уж я человек!
– Вчера на Лифанова какой-то домик загорелся. Утром там нашли мужика с собакой. По телику показали.
Я застыл. «Это просто сарай», – успокаивал я себя. Чтобы не пугать сестру, я бросил:
– Да бомж, наверное.
– Наверное. Собачку жалко.
Я с трудом глотал кофе. Он отдавал гарью.
– Где ты был ночью?
– Не твоё дело, – отрезал я.
Она скрестила руки на груди и надула губы.
– Ты меня так спокойно оставляешь одну и не боишься, что со мной что-то случится. Ты меня не любишь!
Она резко повернулась и вздёрнула носик. Маленькая актриса.
– Ничего с тобой не случится, я всегда буду рядом. Ты от меня никогда не отделаешься.
Место, где мы собирались с пацанами, тихое и почти заброшенное. Это такой маленький лодочный домик, стоявший неподалёку от побережья Камы. Мы называли это место Пирс. Домик принадлежал моим друзьям – Глебу и Матвею. Они приходились друг другу единокровными братьями, но родились в один год. Внешне они тоже были похожи – не за счёт генов, нет, – просто у них был один стиль, если это можно так назвать.
Оба примерно одного роста; цвет волос разный, но причёски идентичные: по бокам волосы сбриты, а по центру небольшая длина, позволяющая собрать хвостик. На разных руках у них набиты разные татуировки, но издалека эти кляксы казались одинаковыми. Различие между ними было только в том, что у Глеба в левом ухе болтался маленький серебряный крестик. Все знакомые считали их близнецами. Собственно, при моём знакомстве с ними Док их так мне и представил.
