Любой художественно восприимчивый человек может заметить, что в истории искусства обнаруживают себя два типа творений, замечательные качества которых складываются на разных основаниях. Одну группу образуют произведения, ценность которых определяется тем, что в них все «как в жизни», другую группу – произведения искусства, предстающие как сама жизнь. Во втором случае перед нами реальность, источающая особую силу, наделенная высокой витальностью, существующая по собственным законам. Такое художественное творение до конца непостижимо, из него бьет неиссякаемый источник смыслов, оно дает повод говорить о бесконечности, неизъяснимости художественного содержания, о невыразимости образа через понятие. Идея незримого, ускользающего от определения фермента, потенцирующего особое обаяние, притягательность, вовлеченность в произведение искусства, возникала в исторических интерпретациях снова и снова. Понятие художественной ауры, активно обсуждаемое в XX столетии, кажется, как нельзя точнее выразило природу интимного художественного контакта, когда зритель ощущает себя во власти магии картины, вовлекается в переживание эстетической видимости, в восприятие эмоционально насыщенной атмосферы, окутанной ореолом многозначности. В «ауратическом излучении» акт созерцания сопрягается с художественной эманацией, невыразимой словами, но обнаруживающей сильные суггестивные возможности. Какое-то время назад казалось немыслимым сделать феномен ауры предметом научного исследования, ведь природа этого явления вербально невыразима. Однако, надо признать, в значительной степени столь же рационально непостижимы и иные эстетические свойства искусства – мера, гармония, вкус, экспрессия, прекрасное, возвышенное, – получившие тем не менее обширное многовековое освещение и толкование в искусствоведческой и философской литературе. Ученые Отдела теории искусства Института теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств отважились на подобный шаг и постарались рассмотреть различные исторические профили ауры как в классическом, так и в современном искусстве[1].
Важность подобного внимания неоспорима: ведь любая попытка пролить свет на природу ауратического способна приблизить нас к пониманию тайны, сердцевины искусства. Как известно, онтологический парадокс художественного содержания состоит в том, что, с одной стороны, художественная символика скрывает от нас вещество жизни, ее надо разгадать, десимволизировать, чтобы за тканью художественного смыслостроительства разглядеть первейшие импульсы мироздания. С другой стороны, человеческие смыслы бытия, выражаемые искусством, принципиально нередуцируемы, то есть не могут быть переведены с «зашифрованного» языка искусства на язык уже освоенных понятий.
Философия ищет истину, в то время как искусство уже заключает ее в самом себе – так можно выразить специфику художественного творчества. Сохранить тайну в качестве тайны и одновременно приоткрыть ее для мира – в этом и состоит уникальная задача искусства, культивируемая на протяжении тысячелетий. Восходят и терпят крушение эстетические каноны, оканчивают свою жизнь новые и старые эстетические понятия, само же искусство демонстрирует способность на каждом новом витке являть новые уровни чувственности, обнажать новые зоны экзистенции, социальности, до поры до времени для человека закрытые. Каждый новый творческий шаг в искусстве – это способность художника выйти за пределы себя, за границы уже существующего. В этом смысле любой автор начинает с начала, не знает заранее «как надо», превосходит все адаптированные измерения. А посему – любое художественное высказывание не может быть истинным или ложным, ибо вне его самого не существует критерия, которым можно было бы измерить данное произведение. Подобная смена ракурсов, оптик, стилей происходит в искусстве неустанно. На любом этапе культуры искусство опережает свое время, вырабатывая новый говорящий язык – сколь внятный, столь и не вполне проясненный, выражающий глубинную энергию неотрефлектированных сторон бытия. Мы вправе задаться вопросом: имеются ли у искусства устойчивые, трансисторические свойства, способные свидетельствовать, что перед нами – произведение во всей полноте его творческой высоты? Такой опознавательный признак и являет нам понятие художественной ауры.
Феномен ауры всегда был значим для тех искусствоведов и реставраторов, кто занимается атрибуцией произведений искусства. Много написано о том, сколь изощренной может быть стилистика подделки; более того – будучи выполнена в ту же историческую эпоху, тем же составом красок и в принятой тогда технике, она бывает неотличимой от оригинала. Все сопоставления примененных технологий свидетельствуют об их равноценности. Тут на помощь искусствоведу как раз и приходит его способность улавливать «атмосферические токи» живого произведения: внимательно всматриваясь и погружаясь в картину, специалист либо ощущает исходящее от нее тепло ауры, либо – нет. При всех равных составляющих может быть забраковано произведение весьма совершенное, но – не дышащее, не источающее внутренний свет.
Для любого художника продуктивна не позиция наблюдателя, а умение установить непринужденный наивный контакт с миром, вневербальное соседство, когда всеобъединяющим звеном становится аура. Пересоздавая и умножая системы живописных эквивалентов, создавая «шкуру вещей», творец организует интимную игру между видящим и видимым. Художественное творчество в любом виде искусства получает трансцендентное измерение, а именно – способность художника через свое произведение «быть вне самого себя, изнутри участвовать в артикуляции Бытия»[2]. Аура – идеальна. Формы – вещественны. Художественная аура рождается как важнейший эффект воздействия форм, чья вещественность оказалась способной вместить в себя высокую энергетику. Здесь, фактически, и пролегает демаркация массового искусства и искусства высокого; произведений актуальных сегодня и актуальных всегда. Иначе: произведений, претворяющих «короткое теперь» и, с другой стороны, аккумулирующих в себе «бесконечное завтра».
Погружение в тему укрепило и гипотезы авторов книги о протеической природе ауры, о том, что в разных видах искусств в разное историческое время зритель ощущает дыхание произведения в совершенно особом ключе. Участники данного исследования попробовали провести тонкие градации, в результате чего предметом рассмотрения стали такие формы ауратичности как излучение, теплота, настроение, атмосфера, отзвук, тон, певучесть
