Когда ветер гудит, и стонет бор,
И дождь шумит по земле,
Я слышу, как всадник во весь опор
проносится в мокрой мгле.
Вверху ни звезды, внизу – ни огня.
Куда он торопит и гонит коня?
Р. Л. Стивенсон. «Ветреной ночью» (1885).
Перевод Г. Кружкова.
Всю ночь холодный ветер трепал облетевшие вязы и платаны. Комната – шесть метров на три, мансардный этаж, окно смотрит в парк. Сквозит из всех щелей.
Несколько лет назад, во время школьных каникул, которые я проводил здесь, у Осборнов, я оклеил стену и часть косого потолка над кроватью постерами и всякими картинками. Сегодня я с радостью содрал бы большую часть. Все-таки вкусы у меня за это время сильно изменились. Оставил бы две-три. Ту, где Странник в тумане, например. Беда в том, что у меня нет времени этим заняться. Раньше я жил в Эдинбурге, а в Оксфорд приезжал отдыхать, а теперь все наоборот: живу и учусь в Оксфорде, а на каникулы отправляюсь домой в Эдинбург или в Троссакс. Все мои дни здесь, с утра до позднего вечера, заняты либо учебой и тренировками, либо еще чем-то связанным с университетом. Так что пусть моя конура пока остается такой, какая есть. Комната в мансарде была моей с самого детства, еще с тех времен, как домом владела бабушка Маргарет. Бабушка умерла шесть лет назад, а комната так и осталась за мной. Я бы, наверное, предпочел общежитие или съемную комнату, но родители оплачивают мой универ, и у меня бы язык не повернулся объяснять отцу, почему он должен раскошеливаться на место в общаге, когда можно бесплатно жить и кормиться у Осборнов. Я просил у него денег на книги, на планшет и новый ноут, но это другое: они нужны для учебы.
На некоторые вещи я стараюсь зарабатывать сам. Например, на табак. Курю я мало, в основном трубку, и редко, так что это не сложно. На поездки, если они не очень дорогие. На пабы, кафе и прочие мелкие радости. На вечеринки принято скидываться по два-три фунта, а это тоже деньги. На пафосные частные вечеринки, на которые собирают по сто фунтов с носа, я не хожу, но это меня вообще не парит. Это развлечение для детей богатых родителей.
Работа на заправке – три раза в неделю по четыре часа, в основном ночью, – приносит мне чуть меньше четырехсот фунтов в месяц. Иногда отец подкидывает денег на карманные расходы, я не отказываюсь. Дороже всего обходится Орден и экипировка. Но тут уж ничего не поделаешь. Гамбезон[2] в бугурте[3], если подумать, защищает не хуже, чем металлические доспехи, но когда-нибудь я и кольчугой обзаведусь.
Не так давно я вкалывал как сумасшедший, чтобы найти денег на одну штуку. Разносил пиццу, ночами торчал на заправке – это самая денежная из моих подработок. Дал несколько уроков латыни парню, которого надо было подтянуть. Работа – это, конечно, хорошо, хотя времени на нее уходит слишком много, в ущерб учебе. Поэтому пока что я с бензоколонкой завязал, не знаю, навсегда ли, посмотрим. А ученик ушел в свободное плавание, вроде как все у него наладилось. Но я сказал ему, чтобы, если что, обращался. Не такой уж я знаток латыни, просто учил ее в школе, поэтому и попал в «продвинутую» группу. Здесь никто не обязывает студентов-историков учить латынь, но все же знание древних языков приветствуется.
В этом году я стал учить древневаллийский. Это очень круто. Гэльский[4] нам преподавали еще в школе, и попутно я интересовался также и старым гэликом. Сейчас нет времени, приходится много заниматься, но когда получу бакалавра, то начну учить и другие кельтские языки.
К тому моменту, как учеба в школе подошла к концу и настало время решать, что делать дальше, я еще не слишком-то хорошо понимал, чего хочу от жизни. Вообще, послал документы в Оксфорд только потому, что этого хотели родители. Если бы я представлял себе свою жизнь как-то иначе, то мог бы с ними поспорить, но зачем? История – это то, что мне и впрямь было интересно, поэтому и выбрал ее среди других предметов.
Еще в старшей школе взял за правило: если я что-то делаю, то делаю это хорошо. Все равно, о чем речь – о работе, учебе или игре. Но много лет подряд заниматься тем, что тебе совсем не интересно, – этого я бы не выдержал. Сейчас, конечно, многое изменилось. Если бы меня теперь спросили, кем я хочу стать, я бы сразу ответил – кузнецом. Возможно, я реально когда-нибудь стану кузнецом.
Я вырос в Эдинбурге, там мой дом. В Эдинбурге тоже есть университет, ничуть не хуже, чем в Оксфорде. Почему я учусь здесь, в Англии? Да потому, что миссис Осборн сказала моему отцу, что оплатит половину моей учебы, если я поступлю в Оксфорд. Если бы я остался в Эдинбурге, платить пришлось бы отцу и деду. Но вы же знаете нас, шотландцев.
Отец спросил меня, что я об этом думаю. А что я могу думать? Если честно, мне хотелось уехать из дому. С шести до восемнадцати, целых двенадцать лет, я учился в Эдинбургской академии, в школе для мальчиков.
Школа для мальчиков специально придумана, чтобы к выпускному классу сделать из мальчика идиота. Спасибо, что меня не отдали в пансион. Дед, правда, уверял, что только пансион способен вырастить настоящего сурового мужчину, но отец с ним не согласился. Кто из них кого переупрямит, когда они оба упрутся лбами, вопрос открытый. Но и в этом деле тоже победили деньги: пансион намного дороже. Деду пришлось смириться, и если честно – я этому рад, особенно теперь. Насмотрелся я в Оксфорде на выпускников закрытых школ. Ну, мне с ними как-то не по дороге.
В мостовых Эдинбурга не осталось камня, который бы не участвовал в стирании подошв всех тех башмаков, что я успел сносить за свои почти два десятка лет. Я люблю этот город. Люблю пускать змея, стучать в теннис, гонять в футбол – или даже просто сидеть на Артуровом Троне