1
Московское великое княжество,
на Шекснинско-Сухонском пути,
в устье Северной Двины,
в год 6918 месяца страдника в 9-й день1,
третий час
Безмолвные чужаки. Особая причина Власия
Застонали чайки. Тихо всплеснув руками-руслами, река приняла в свои объятия ушкуи, утомленные не столько плаванием, сколько волоками.
– Почему птицы так раскричались? – Кириллу внове было путешествовавшему по большой воде.
– Теперь до Перми рукой подать, – Иван Кочерин заслонил глаза козырьком руки: на переднем ушкуе свернули парус.
Ладья, удерживаемая якорем, рыскала по воде, и точно также метался в думах Власий, у которого была особая причина хотеть, чтобы ушкуй опустел.
– Все на берег! Но к вечеру назад!
– Дозорных бы оставить! – усомнился старший из ушкуйников, росший на одной улице с Власием.
– Родион, мы же не из Перми. Я тут присмотрю, а ты займись харчами. Вскоре на палубе остались только Власий и чужаки, которых он взял в поход, не спросив у ватаги. Если бы такое своевольство с набором попутчиков позволил себе любой другой купец, ватага бы возроптала. Но Власий потомственный ушкуйник, причём кормчий. Потому сотоварищи смолчали, решив, что в том есть резон, которого Власий пока открыть не может.
За весь поход ни один из чужаков не проронил и слова. Немец Отто помалкивал, потому что едва понимал по-русски. Сотник Фрол молчал, потому что знал отношение к себе ушкуйников (сколько раз подстерегал их, чтобы взыскать церковную десятину, которая была не меньше половины!). Пермяне, напросившиеся к Власию перед самым отплытием, безмолвствовали, наверное, по той же причине, что и Отто, надвинув на самые уши шляпы с холстиной, защищающей от комарья, которого на Двине было не так уж и много.
– Все с ушкуя! – Власий повелительно указал на берег. – Вернётесь под вечер!
Отто пожал плечами: на судне капитан первый после бога. И всё же нет ничего опаснее для команды, чем близость земли, на которой моряка всегда ждут женщины и выпивка, которая развязывает языки и толкает на необдуманные поступки, например, высказать капитану свое неодобрение. А в первую очередь всем как бревно в глазу он, Отто. Человека в ратном кафтане они будут терпеть по привычке. Двое крестьян плывут никем незамечаемые. А он – иноземец, такого и не зазорно отправить к голому Гансу. Капитан, услышав всплеск за бортом, сделает вид, что ничего не произошло. Не огорчится он и если Отто не вернётся с берега. Может, для того и посылает?
2
Новгородская земля,
Великий Новгород, Торговая сторона,
в год 6918 месяца страдника в 9-й день,
третий час
Аромат детства. Прощение без прощания
Прибиравшаяся в доме жена Власия заглянула за божницу и обмерла: там лежала дюжина слитков, составленных колодезем, внутри которого ровной башенкой возвышалась стопка золотых монет.
– Баушка, ты что? – младший из внучат теребил её за руку.
Градислава притянула его к себе, зарываясь лицом в непокорные вихры. Вдохнула в себя.. Чем старше дитя, тем слабее аромат детства, у мужчин он сохраняется дольше, наверное потому что взрослеют они не раньше, чем первая седина пробивается на висках.
Она рожала сыновей, обшивала, кормила, лечила ссадины – и всё для того, чтобы мальчишки, наигравшись в ушкуйников, продолжили эту потеху сначала на берегу, помогая отцу смолить судна, а затем и отправившись в поход. Но нынче Власий не взял с собой даже Прокопия. Узнав об этом, Градислава встревожилась, но, наткнувшись на отчужденный взгляд мужа, спрашивать не стала. Будучи четверть века мужней женой, она так и не пожелала выучиться трём бабьим хитростям: стенать, рвать на себе волосы и валиться мужу в ноги…
И вот теперь нашла за божницей почитай что клад. То, что положил его туда Власий, сомневаться не приходилось: он был главным кормильцем в семье, и только он имел привычку складывать всё в подобие колодезного сруба. Когда-то он учил её разжигать на берегу костер: «Кладёшь одно полешко напротив другого. Поперёк – ещё два и ещё… При такой кладке воздух подпитывает огонь, от такого костра и пламени много, и углей. Особенно если внутри сруба сложить шалашик из растопки. Тогда жар изнутри греть будет, как нас с тобой…» Выходит, погасли угли, остался один седой пепел…
3
Московское великое княжество,
Устюг>CXII, набережная,
в год 6918 месяца июля в 9-й день,
после третьего часа
Сотник! Был и есть! В засаде против Власия
Фрола загадочность поведения Власия только раззадорила. Хмыкнув, он выбрал скрытное место. («Как был я сотником, так им и остался…»)
Развешенные вдоль берега сети вполне годились для этой цели. Опускаясь на чурбан, валявшийся тут же, Фрол оперся на него рукой и поморщился – к ладони прилипла осклизлая чешуя. Должно быть, рыбаки тут не только чинили свои снасти, но и разделывали улов. Но сотнику уже не было до этого никакого дела: всё его внимание было приковано к тому, что происходило на ушкуе…
4
Московское великое княжество,
Устюг, торжище,
в год 6918 месяца страдника в 9-й день,
после третьего часа
Апостольский пост. Пустячная цена. Вопрос
Макарий, поддёрнув подол серой сукманины, тащился следом за Сатаной, а тот вышагивал в новом наряде так, словно ничего другого сроду не носил.
– Пора подкрепиться, что ли?
– И то правда! – Макария уже с души воротило и от вяленой рыбы, и от солёной. – На этом ушкуе питаются так, словно пост держат, который под силу лишь апостолам, если, конечно, они и вправду были рыбаками.
– А ты не апостол, да? Уверен, торжище неподалёку от храма, – Сатана прытко побежал вверх – туда, где возвышался пятишатровый собор.
Макарий, отыскав взглядом отлогую тропинку, стал взбираться по ней, как большой серый муравей. Они одновременно оказались на соборной площади, с которой двумя рукавами простирались улочки.
– Ну что? По какой пойдём?
Макарий не сразу услышал вопрос – засмотрелся на суровую гладь стен собора. Кажущаяся простота продирала морозом по коже.
– Может, заглянем?
– Ступай, а я на торг пойду. Бывай! За меня не забудь помолиться!
Макарий постоял набычившись, подумал…
– Я быстро! – бросил в спину уходящему, но тот и не подумал оглянуться.
…Макарий догнал его на подъёмном мосту, перекинутом через ручей. Шаткий настил вёл в воротную башню обители. Сатана, облокотившись на хлипкие поручни, наблюдал за происходившим у его стен: кто торговал свечками, кто расхваливал кадильницу, кто густым басом гудел:
– Кому потребен диакон в храм для слу-же-ни-я-а-а?
Его перебивал высокий голос, захлебывавшийся скороговоркой: