Той весной Саша нашла в саду забытую «секретку». Она даже не смогла вспомнить год, когда делала её. Нынешние малыши уж точно не стали бы играть в такую чепуху. Ольга Сергеевна, мать Саши, говорила, что даже по улице дети ходят, не поднимая голов от планшетов:
– Зомби, прости Господи.
Саша копала огород, и лопата чиркнула о край стекла. Только задела – не перевернула «секретку», не порушила. Саша присела, провела несколько раз пальцами, и «секретка» открылась. Сим-сим…
На золотом фантике от конфеты лежали несколько стёклышек и колечко. Стёклышки – настоящая редкость, драгоценность для того времени – синие. Видно, кто-то разбил флакон от одеколона. Такого яркого, всепобеждающего цвета они были! И если в них заглянуть – мир тоже делался сказочным, синим. Пять стёклышек лежало в «секретке». И колечко с синим камушком. Мама подарила, увидев, как Саша заворожённо смотрит на него в магазине. Колечко было слишком красиво, чтобы носить его на пальце. Руки делают грязную работу: моют посуду, отжимают половую тряпку. Кольцом можно было только любоваться. И лучше всего для этого годилась «секретка», обрамление чуда.
Мама тогда сердилась: думала, не успела купить кольцо, как Саша его потеряла. А дочка сидела в саду и смотрела на окошечко в земле, за которым жила, мерцала её тайна.
А потом Саша заболела. Мама говорила, что у неё начисто отсутствует всякая защита, иммунитет, и стоит в классе кому-то чихнуть или кашлянуть, как её дочь на три долгих недели выбывает из строя. Мама вставала по ночам, жгла в ложечке сахар, чтобы Саша перестала «дохать». Старое, бабушкино ещё, безотказное средство: насыпать в ложечку сахарного песку и подержать над газовой горелкой. Когда сахар почернеет, потечёт и начнёт пузыриться, ложку надо опустить в горячую воду и получившийся «чай» выпить. Кашель стихает на раз. Саша сидела в углу постели – маленькая, несчастная, изболевшаяся.
– Заморыш ты мой, станешь ты когда-нибудь нормальным ребёнком? – спрашивала измученная мама.
Когда Саша поднялась и первый раз вышла в сад подышать воздухом, была уже глубокая осень. Убранная листва лежала большой кучей – заготовка для костра. Туда же отправилась помидорная и картофельная ботва. Исчезли все опознавательные знаки. Саша побродила по опустевшему саду, поковыряла носком ботинка землю и поняла, что тайник её безвозвратно исчез. Что ж, тайна на то и тайна.
Всё это казалось неважным по сравнению с тем, что она вышла и нынче такой славный денёк. Листьев уже нет, но всё пронизано светом и воздух так холоден и чист!
Ольга Сергеевна, в куртке и тёплом платке, стояла на крыльце. Лицом к лицу с землёй не надо притворяться, можно ходить в вековечной одежде русских баб. Зима где-то задержалась, совсем ненадолго, вот-вот ступит на порог, скуёт всё морозом. Но пока, сегодня, вот она, уходящая осень, – последние хризантемы, пряная листва. Ольга Сергеевна нащупала в кармане спички. Куртка пахла дымом: сколько раз она разжигала в ней костры.
Четверть часа спустя они с Сашей стояли, протягивая ладони к огню. Он будто обещал, что оживёт и зимой – стоит раздобыть хворост и чиркнуть спичкой. Согреет, и вместе они дотянут до весны.
А где-то под землёй будут ждать своего часа стёклышки.
Теперь Саша держала их на ладони: пять и одно в кольце. О чём напоминало число? В школе их тоже было шестеро: Захар, Анеля с Васей, Коля, Таня и она, Саша… Тот последний год… Память будто тоже занесло снегом, а нынче – всё стаяло и лежат на ладони, переливаются стёклышки.
Если бы ребята из одиннадцатого класса читали больше книг про Великую Отечественную войну, им пришло бы в голову такое сравнение: новенькая стояла, прислонившись к стене, как партизанка, которую только что допрашивали в одном кабинете гестапо и теперь привели в другой. Отрешённый взгляд в окно, губы сжаты, руки за спиной.
Но про комсомольцев-героев известно им было всего ничего, и, разглядывая новенькую, они отмечали другое. Мальчишки – что она маленького роста, стройная, белокурые волосы распущены по плечам, красивое лицо. Девочки тоже это отметили, но с иными чувствами: «И чего перевелась в выпускном классе, когда учебный год уже начался? С моста в воду прыгнуть легче».
А ещё новенькая не пользовалась косметикой, одета была в джинсы и простой голубой свитерок. Слева приколота брошка: по ниточке карабкается паук. Тонкие серебряные лапки, вместо брюшка – блестящее стёклышко. Паучок покачивался – значит, девочка всё же дышала. А стояла неподвижно, как статуя.
Был понедельник, первый урок – литература. Вела его классная руководительница Тамара Михайловна. Она и стала устраивать новенькую:
– Александра, давай-ка мы тебя на первую парту посадим, чтобы никто из вот этих огромных оболтусов тебе пейзаж не заслонял. Витя, на четвёртой есть место, пересядь.
Новенькая чуть усмехнулась и бросила свой рюкзачок возле указанного места – у самой доски. Позже ребята узнали, что зрение у неё – как у орла. Списывать может через ряд.
– Как тебя дома зовут, чтобы и нам?
– Да просто Саша.
Голос у новенькой был тихий, Тамара Михайловна вслушивалась.
– Не забудьте сказать ребёнку уроки на завтра, – это была её последняя фраза перед тем, как приступить к новой теме.
Она потом так и звала Сашу – «ребёнок». А как иначе? Ребёнок ростом ей до груди. И никакого хулиганства, одно послушание. Где вы такое видели в восемнадцать лет? От «закидонов» остальных своих оболтусов Тамара хваталась за голову.
– Какие романы-фонтаны? Сколько недель осталось до ЕГЭ? Я тут, понимаешь, сижу с проектором, чтобы после уроков вам разжевать Толстого, я «Войну и мир» ради вас по ночам перечитываю в пятидесятый раз, а эта звезда (кивок в сторону Коли Игнатенко) прёт на меня как танк: «Что за дополнительные занятия, я из-за вас в парикмахерскую опоздаю, на два часа записался».
Тогда, сидя на уроке литературы, Саша не многое услышала из того, что рассказывала Тамара Михайловна. Она больше приглядывалась к окружающему и, почти против воли, вспоминала.
Здесь был настоящий кабинет литературы, с точёными деревянными подсвечниками, укреплёнными на стенах. С портретами классиков вперемежку с ученическими рисунками. Видно, девочка рисовала: одни героини и красавицы. Наташа Ростова на подоконнике, Татьяна Ларина у окна. Опять Татьяна, и Онегин у её ног… Но с такой любовью прорисованы черты лица, каждая складочка на платье, что можно смотреть долго-долго…
В той, прежней, школе все уроки проходили в одном кабинете. Какие там изыски по предметам! Школа была старая, помещения маленькие, а класс большой – сорок два человека. После девятого объединили оставшихся ребят, тех, кто не ушёл в техникумы, – из «а», «б», «в» – три класса в один. Сидели кучно, поджимали друг друга плечами.
