– Не хочу, не хочу, не хочу! Почему я, почему не кто-нибудь из местных? На худой конец, мог бы взять кого-то более беспринципного, чем я!
Предательские слезы навернулись на глаза.
– Потому что у тебя есть ради кого бороться, – раздался издевательский ответ, – и тобой легче манипулировать. Плюс ты незаинтересованная сторона.
«Вот гад! Гадский гад!»
Вслух раздавалось лишь недовольное сопение.
– Повторяю в последний раз: ты выполняешь все, что требуется, и я возвращаю тебя обратно в то же место и в ту же секунду, что и забрал. С приличным вознаграждением!
– Каким? – отреагировала она на новую информацию.
– Что там у вас в цене? – поинтересовался в свою очередь мерзкий тип.
– Рубли, доллары, евро.
– Никогда о таких не слышал. – Он задумчиво почесал подбородок. – А золото?
– В слитках и с государственным клеймом, – обнаглела девушка, ухватившись за возможность отвлечься от намечающейся истерики.
– Песком, – отрезал мужчина, доставая желтоватый свиток. – Вот контракт, подписывать кровью, – и протянул лист вместе с тонкой иглой.
– Песком так песком, – ворчливо согласилась Любаня и попыталась вчитаться в неразборчивый почерк.
М-да, с такими условиями проще помереть, чем соответствовать!
Жила-была девочка Люба. Ростом не удалась, характером – тоже, в смысле его покладистости, спасало только наличие чувства юмора. И если поначалу оно было светлым, то со временем сменило свой цвет на противоположный. Сей метаморфозе способствовала на редкость непростая жизнь. Студенческий брак, головокружительный и страстный, незапланированная беременность… Муж стремительно устроился на подработку, забегал, как в копчик ужаленный, но оказалось, вовсе не в ожидании чуда, нет. Деньги на аборт зарабатывал.
– Ну сама подумай, какой сейчас ребенок? – увещевал Игорь. – У меня скоро диплом, ты на четвертом курсе. У нас даже квартиры своей нет, через год дядя Вова вернется из Китая – и все, к родакам придется переезжать. Давай сначала встанем на ноги, тогда и можно.
– Ты думаешь, что через пару лет квартира у нас вдруг появится?
Какая-то сомнительная логика.
– Баба Клава на меня завещание составила.
Весомый аргумент, ничего не скажешь.
– В принципе я согласна, рановато еще. – Люба задумчиво теребила короткий ежик волос на затылке. – Вот только как-то стремно из-за квартиры ждать смерти хорошего человека.
– А ты не жди, она сама придет, – оптимистично заверил довольный муж и полез под халатик. – Давай без презика, пока можно.
– Да иди ты! – отбрыкнулась Люба. – В следующий раз лучше зачехляться будешь. Где там твои деньги?
– Во внутреннем кармане куртки, – недовольно нахмурился муж. – Завтра же вместо пар пойдешь в больницу.
И она пошла. Сдала анализы, приехала в стационар, ее определили в палату, где лежали женщины на сохранении, и оставили ждать своей очереди. Тут-то девчонку и накрыло. Сначала разговоры, трепетные, полные страха за маленькие жизни. Удивительно, на что только не пошли эти женщины ради того, чтобы забеременеть. Одна гормоны пила, вторая легла под иголки к какому-то китайцу, а ей… ей просто так дали. Даже неудобно стало. В какой-то момент дверь распахнулась и привезли каталку со спящей девушкой. Черные вьющиеся волосы, красивая вязь татуировки на бедре и кровавая ветошь между ног.
– Готовься, через полчаса твоя очередь, – равнодушным голосом сказала медсестра и вместе со второй лихо плюхнула девицу с каталки на кровать.
– Черт, клеенка перекосилась, – ругнулась вторая и кинулась ее поправлять.
Разобравшись с пациенткой, медсестры подкатили скрипящую колесами каталку к Любиной кровати и оставили, сами же удалились. Она с ужасом взирала на ветошь, стремительно напитывающуюся кровью. Когда ткань пропиталась до отказа, полилось на клеенку. Зря медсестры ее поправляли, матрац клеенка все равно не спасла.
Девчонки притихли и боязливо косились.
– Не могли отдельную палату для них выделить? – Возмущение вперемешку с презрением резало сильнее ножа. – Мы тут на сохранении лежим, а нам под нос привозят такое![1]
– Да не говори, – сердито пыхтела другая. – Я вот вообще крови боюсь.
Любу начало колотить, она сжалась в комочек и зарылась под колючее больничное одеяло. Мертвенно-бледное лицо еще не отошедшей от наркоза девушки, периодически постанывавшей, казалось восковой маской. Черная подводка вокруг глаз лишь усугубляла впечатление.
«Боже, неужели и со мной так же будет?»
Старая облезлая каталка с потрескавшейся клеенкой ждала своего часа, чтобы отвезти ее на «стандартную операцию, ничего особенного, в жизни и не такое случается».
Люба побоялась минут десять, пока наконец ей не надоело трястись. Вышла в коридор. В столовой народ восторженно внимал Малахову и очередной жертве его мегапопулярного ток-шоу.
«Терпеть его не могу!» – скривилась Люба и пошла в туалет. В открытое окно задувал ледяной ветер, вымораживая помещение.
– Брр, – вздрогнула Люба. – Что я вообще здесь делаю?
Дрожащими пальцами она набрала мамин номер.
– Мама. – Люба забилась в ближайшую к выходу кабинку, где меньше сквозило, и попыталась закрыть шпингалет. – Мама, это я.
– Дочка? – Тонкий, полный тревоги голос крепким якорем зацепил мечущееся сознание. – Дочка, с тобой все в порядке?
– Нет. – Правда далась с трудом, шпингалет отсутствовал как данность. – Как ты догадалась?
– Мне вчера сон плохой приснился, будто вы с Игорем ребенка съедаете, в ресторане, под соусом бешамель.
– Да, мама. – Она в очередной раз поразилась маминой интуиции, жаль, что самой Любе такая не досталась. – Мы действительно чуть не «съели» своего ребенка.
– Как? – Ее голос резко сел.
– Я сейчас в больнице. – Люба облизала пересохшие губы. – Через пять минут идти на аборт.
– Господи, – мама прочистила горло, – почему ты мне не сказала? А что Игорь?
– Прости, я постеснялась, – стыдливо опущенную голову нельзя разглядеть через телефон, это ведь не скайп. – Игорь… Игорь просил никому не сообщать, а потом принес деньги и сказал, что договорился с Инессой Степановной. Ну той, что в гинекологии работает. Без очереди, пока срок не истек.
– В общем, так, ноги в руки – и домой! Вещи из вашей квартиры я потом сама заберу.
– Но, мама, а как же учеба?
– Возьмешь академ, потом на заочку переведешься. Ничего, прорвемся. И не такое переживали!
Суровая отповедь придала сил.
– Еду!
Через семь с половиной месяцев родилась чудесная малышка. Об отце напоминали лишь глубокие карие глаза и вьющиеся волосы. Фамилию дали девичью Любину, муж так и не признал ребенка и потребовал назад деньги, раз те на дело не пошли. Мама, правда, показала большую дулю и с удовольствием высказала все, что о нем думала. А думала она много, красочно и трехэтажно. Нет, не матерно, но настолько виртуозно, что мат бы звучал куда гуманнее.
