Мы живем в Башне.
Когда-то давно ее называли «Останкинская телебашня», но я не знаю точно, что это означает, – о прошлом отец говорил избирательно. Он рассказывал, что раньше здесь было много людей, они не жили в Башне, а работали. Все это для нас сложно, хотя смысл я понимаю. Люди куда-то уходили на ночь, чтобы днем вернуться в Башню. Им не были нужны лодка, плот или катамаран – раньше вокруг Башни не было воды. Отец говорил, раньше вокруг Башни была твердая земля, но, признаться, для меня это до сих пор непостижимо.
Нет воды…
Сложно понять, но отцу я верю. Он никогда не врал. А рассказывал он мне много. И заставлял читать книги – от прошлого их осталось немало. Он предчувствовал то, что с ним случится. И, кажется, спешил оставить мне в памяти как можно больше.
Еще он оставил мне две странные надписи.
3(к.) 1(с.) 3(к.) 4(б.) 3(б.) 2(б.) 4(с.) 1(к.) 3(з.) 1(к.) 3(с.)[1]
4(з.) 3(б.) 1(с.) 3(з.) 1(к.) 1(з.) 4(с.) 3(к.) 2(б.) 6(з.)
Он был при смерти, когда передал мне клочок бумажки с этими цифрами в разных цветах. Я догадался, что написанное там имеет смысл. Однако понять его мне не удалось, хотя я чувствовал, что это жизненно важно.
Почему же он не написал обычные буквы? Уже в три года я читал – постарались мама и тетя Анна. Причину я знал еще тогда, но по-настоящему осознал гораздо позже.
В тот момент, когда отец – он несколько дней уже не вставал с постели – увидел меня и Марка.
Марк… Второй ребенок дяди Грэга и тети Анны. Брат Дианы и Бориса. Мой друг детства и мой теперешний враг. Противник моих отношений с Дианой. Злой гений нашего несчастного Стефана, моего младшего брата, который родился после меня. Марк… Пожалуй, противоречий в нем было больше, чем в ком бы то ни было из всех Семерых, Рожденных в Башне.
Нас четыре парня и три девчонки. Две мои сестры, Тамара и Нина, и мой брат Стефан. Два сына и дочь дяди Грэга и тети Анны. Диана родилась после меня, затем очередность была такая: Стефан, Марк, Тамара, Борис, Нина. Наши семьи всегда казались перемешанными, и лишь годам к пяти я осознал, что ночи мы проводим отдельно. Мои родители всегда спали в «Юпитере» – по их словам, это был нижний двухъярусный ресторан Останкинской телебашни. Для детей там была отдельная комната, созданная с помощью простых перегородок. На два этажа выше, в ресторане «Высота», жила семья дяди Грэга и тети Анны. Разделение было всего лишь «ночным». Вся Башня принадлежала всем и никому в отдельности. Мы были единственными в мире людьми, хотя я нередко слышал утверждение отца, что где-то, возможно, живут другие люди.
Другие люди…
По словам отца и матери (и по утверждению книг, которые я читал), раньше вся Земля была усеяна людьми, их было много, очень много. Затем случилась Великая Катастрофа, и многие погибли. Умерла сама Цивилизация. Мои родители выжили вместе с дядей Грэгом и тетей Анной, и отец предполагал, что мог выжить кто-то еще.
О том, как они вчетвером оказались в Башне, отец не рассказывал. Если кто-то из детей задавал вопросы, все взрослые уходили от ответа.
Как и отец, я любил смотреть вдаль со смотровой площадки Башни. Что-то вроде ритуала. Смотреть, как садится солнце, вдали блестит розовеющая вода, удлиняются тени от зданий, чьи верхушки поднимаются над водой, словно щупальца гигантских морских существ вытягиваются из неведомых глубин. В такие моменты, расслабленный, я ловил себя на мысли, что странное, невесть откуда взявшееся желание отправиться в эти дали крепнет, становится осмысленным, жгучим, как те коктейли, что любил делать по праздникам дядя Грэг, а в этом он был специалист. Однажды я высказался по этому поводу отцу. Он ответил не сразу, долго смотрел куда-то в одну точку, размышляя, затем произнес то, смысл чего я до конца уяснил лишь спустя время:
– Дай бог, чтобы ты и наша семья отправились в путь по своей воле, а не потому, что к этому вас вынудят… обстоятельства. – Он вздохнул и помолчал. – Поверь, тяга что-то изменить – штука хорошая, вот только позже понимаешь, что в конечном итоге ничего не выигрываешь.
Снова короткая пауза, я уже думал, что тема исчерпана, и тут он выдал:
– Что вверху, то и внизу. Запомни.
В тот день я подумал, что это как-то относится к Башне, вполне логичное решение. Башня была нашим Миром, нашей Вселенной, все остальное казалось эфемерным, не более реальным, нежели то, о чем я читал в книгах. Мы родились в Башне, мы все время находились именно здесь, не считая вылазок с отцом, во время которых мы не уходили слишком далеко – Башня всегда оставалась у нас на виду, как маяк, как символ истинной жизни. Но все оказалось не так. В отличие от нас, детей, отец видел, как могут развиваться отношения между нами, когда мы подрастем. Он мог предугадывать, и потенциальная картина будущего его пугала.
Основным источником беспокойства среди детей с раннего детства был Марк. В два года он случайно обварил кипятком ногу тети Анны. Господи, как она кричала! Марк плакал – он тоже испугался, но я хочу сказать, что еще сопляком он наводил шорох, не только обижал сестер и братьев, но и доставлял неприятности взрослым – «пол у него горел под ногами», как говорила тетя Анна. Будучи маленьким ребенком, Марк смотрел на меня снизу вверх, и тогда нас еще можно было считать друзьями, я нередко участвовал в его же проказах, но по мере взросления что-то внутри у него противилось положению, которое – пусть с натяжкой – можно было назвать подчиненным. Волчонок рос, креп, и нечто внутри у него росло и крепло вместе с ним. Некая сущность, которая требовала быть во главе чего бы то ни было, подчинить себе остальных, сделать так, чтобы даже родные мать и отец отошли на второй план.
Я уверен, именно Марк виновен в гибели дяди Грэга и тети Анны. Косвенно или прямо, неважно.
Пожалуй, именно Марк приблизил трагическую кончину моих родителей. Прямых доказательств нет, но они мне и не нужны. Достаточно было заглянуть ему в глаза, когда мой отец перестал дышать. Взрослые стали мешать ему, они стояли у него на пути, как здания, которые не обойдешь, которые можно лишь разрушить, и он постарался.
Наш несчастный Стефан познал злобную суть Марка с самого его рождения. Стефан не говорил, хотя понимал все сказанное, он до сих пор молчит. Он странный. Скошенная голова Стефана, его молчание и кивки, если нужно кому-то ответить знаками, его припадки, во время которых он мычал, жутко выпучивая глаза, его длительные прострации, во время которых он будто выпадал из нашей реальности, – все это вызывало злобные насмешки Марка, он допекал Стефана, доводил его до истерики, и никто и ничто не могло Марка осадить. Если же тетя Анна наказывала его, это лишь усиливало его ненависть и злобу к Стефану. Бешеная энергия, привычка пакостить, сарказм и злоба не позволили бы Марку изменить в себе хоть что-то, даже если бы он сам этого захотел.
