История, которую я собираюсь рассказать, это длинная – несколько столетий! – цепочка событий, происходивших в мире и приведших к моему появлению на свет в середине ХХ века. Одни из событий, о которых становится известно, мы воспринимаем как закономерные, другие – как случайные. Какие-то назовём непредсказуемыми и маловероятными, есть и такие, которые мы посчитали бы вообще невероятными, если бы они не произошли на самом деле. Мы задумываемся: под влиянием каких причин маловероятное состоялось? Какие, например, движущие силы и жизненные обстоятельства привели двух людей, чья встреча была совершенно невероятна, к знакомству? Как ход истории складывал, свивал в узел су́дьбы нескольких поколений? Попытка найти ответ на этот вопрос в одном конкретном случае для меня исключительно важна потому, что эти двое – мои родители. Вот над чем я размышлял… Стало быть, подзаголовок моего сочинения может быть таким: «Всемирная история как фактор и причина моего рождения». Хотя можно и без пафоса: моя родословная.
Сведения о ней хранились в памяти, накапливались в архивах – как семейном, так и в иных. Первые записи «для памяти» я стал делать давно – ещё в 60-х годах ХХ века, когда были живы. Я расспрашивал не только отца и мать, но также дядьёв и тётушек и даже Зинаиду Илларионовну Кочерину. Тогда же пришло понимание того, что надо всё записывать и не просто «для памяти», а в виде систематизированного изложения всего: и перечня имен и фамилий, и описания обстоятельств жизни, сохранить семейные байки, истории… И я стал это потихоньку, «для себя» это делать: наверное так во мне просыпался писатель. Я продолжал расспрашивать родных и близких, пополняя и уточняя многие данные. Во второй половине 90-х годов я, видимо, уже созрел и произвел на свет некую рукопись, в которой содержалась основная канва родословия. Оформил ее в виде книги, напечатанной (в 2000 году) на принтере и переплетенной наподобие диссертации. Назвал свой труд «Русские, греки…». В то же время старший брат Павел таким же образом напечатал свои «Воспоминания», в которых, наряду с описанием своей жизни, были собраны и данные родословной.
После этого – на протяжении 20 лет – я продолжал уточнять и углублять сведения о предках и родственниках «боковых» линий. Информации набралось много, состоялись знакомства – как очные, так и заочные, как со здравствующими, так и ушедшими в мир иной, – родными, о которых ранее никто не знал. Павел тоже немало разузнал о родственниках, проживающих в Костромском крае. Все теперь собрано воедино и включено в эту книгу. Факты и сведения о родственниках я иногда дополняю собственным домысливанием, придумыванием историй, в которых могут фигурировать не только реально существовавшие люди, но и вымышленные персонажи. С одной из таких выдумок я и начну.
Один день Павла Константиновича
…Солнце зимнее, февральское, но яркое по-южному освещало стеклянный шкаф с врачебными инструментами, один вид которых лишал покоя всякого нормального человека, хотя бы и мужчину средних лет, каковым был Павел Константинович, зашедший проверить здоровье – скорее «на всякий случай», нежели по серьезной причине. Тем более что с доктором Калогномосом они были знакомы, можно сказать, коротко. Хотелось показаться врачу, потому что иногда – и даже довольно часто – его теперь беспокоил кашель. Раньше покашливания посещали изредка, а в последнее время чуть ли не каждое утро – неприятный, надсадный кашель, да еще иногда, простите, с мокротой.
– Как бы не чахотка… Вот ведь что волнуeт. – у Павла Константиновича был приятный баритон и очень четкая речь. – Взять только прошлый год: Саша Локаров, ровесник – сгорел за три месяца, у Поповых дочь умерла… Да что про нас: таких людей, как Михайло Коцюбинский и Леся Украинка, в прошлом году чахотка унесла, и никакая медицина ничего сделать не смогла.
Тем временем доктор прекратил прослушивание со спины и, обойдя стол, расположился в кресле, вертя деревянный стетоскоп пальцами правой руки. Доктору было лет около пятидесяти, полноват, черноволос, и только бородка уже начала наполняться седыми искорками. У него был тот тип физиономии, которая сразу выдает характер, за нею таящийся: доктор был смешлив.
– Ну-с, молодой человек… Одевайтесь. Что я могу ска… – Да нет: я просто должен! Как врач я должен вам сообщить… Да что вы, Павел Константинович? Вы, кажется, побледнели? Полноте, полноте. Это я так неудачно пошутить собрался. Ничего у вас дурного я не обнаруживаю. А пошутить хотел, сказав, что в 47 лет организм может иногда и покашлять. Но коль уж вы такой чувствительный, скажу просто: по-моему, вы вполне благополучны, здоровы.
Павел Константинович Христофоров, стройный элегантный брюнет с эспаньолкой, близко посаженными и несколько тревожными глазами, зайдя ширму для переодевания, ответил.
– Простите, Диомид Фотиевич, но легко приобрести чувствительность, когда кругом чахотка, а тут какой-то необычный кашель по утрам. Да и, как я вам говорил, доктор Гампер мне еще в десятом году советовал обратить внимание на легкие. Даже рекомендовал съездить на лечение.
– Это и я вам горячо советую. Поезжайте, Павел Константинович, непременно поезжайте. Я бы и письмо рекомендательное написал. У меня в Баденвейлере…
– Простите, что перебью вас, но какой уж там Баденвейлер?! О чем вы говорите – это при моем-то достатке и расходах? Не там ли, кстати сказать, «лечили», – Павел Константинович сделал на этом слове выразительное ироническое ударение и, склонив набок голову, приподнял брови, – Антона Павловича Чехова?
– Ну, дорогой мой, медицина не всесильна… Всесилен лишь Господь Бог, – и доктор обернулся к висевшей в углу над лампадой иконе Спаса Нерукотворного, слева от которой покоилась икона Божьей Матери «Крымской-Мариупольской», а справа – Святого Пантелеймона. Сделав паузу, доктор перекрестился с поклоном и пробормотал: «Кристе элейсон…»
– Да, конечно… Все в руках Господних. Спаси Господи, – сказал Павел Константинович по-русски, и тоже перекрестился.
– А я вам все-таки совет дам, – поглаживая бородку, сказал доктор Калогномос. – В последнее время в европейских медицинских кругах стали все чаще поговаривать, что курение табака может иметь неприятные последствия для организма. Вот, например, доктор Цур… Нет, кажется, Цум… Короче, точно не помню, у него такая длинная фамилия, похожая на Цумбайшпиль, но как-то иначе. Так вот он пишет, что курение табака может приводить даже к эмфиземе легких.
– Ну, – усмехнулся Павел Константинович, – это все, я думаю, от немецкой подозрительности и скупости. Я вот все глубже полагаю, что от наших болот и застойных канав могут производиться вредные миазмы. Вы так не считаете? К тому же непостоянство зимы…
