Посвящается моей музе
Наталье Клягиной
"Дальний свет похищает душу…"
Дальний свет похищает душу…
…ближний свет согревает в беде
И у дальнего кто-то дышит,
видя свет в моем очаге…
Это игры, все игры огня!..
…Как беспомощны мы среди дня.
Откуда-то мелодия родится…
И грусть ясна, как сумрачный рассвет…
И ранним фонарем во мне светится
воспоминанья умершего след…
И свежая грядущность скозь дремоту…
Судьба вершится!.. Синие снега…
Ничто не остановит поворота…
Зажму в ладонь холодные стога…
Мы, как ручьи, не выбираем русла –
о, ненавистнейшее «вспять»! –
звеним-спешим светло и грустно
в свои бездумности впадать…
В тоску фонарную заносит -
квартиры, лица, алтари…
И все уносит, все уносит –
какую дверь ни отвори!..
Несется жизнь сквозь построенья,
оставив память – не помять! -
скользим по камешкам смиренья,
летим в неведомую гладь…
Что было – сбыло, будет – сбудет…
Одно лишь вечно – немота…
Живем – и громом не разбудит,
а сгинем – что пузырь-вода…
…О, призрак радостного мига!.. -
исчезнувшие берега!..
…и затонувшие вериги
«а для чего?.. куда? куда?..»
"мудрость – кристаллики…"
мудрость – кристаллики
отстоявшегося опыта
они отсвечивают Истину
неся мертвый свет
подобно звездам
Не таите слово ваше – вече…
Оно доброе, как над домами вечер.
Все расставит ясно – изначально.
Отойдет, что мучило – случайное.
Пусть потом и пламя и содом -
не держите: опалится дом!..
И в глазницах явятся пустыни
ночи древней, первозданной стыни -
огоньки неведомо живого
в бездне непромолвленного слова…
Пепельною стала голова.
Все, что остальное, – не слова.
Между ночью и вечным,
в торжество не вникая,
мы живем по овечьи,
вожаков выбирая.
И в беспамятстве буден,
в ожиданье невзгоды,
мы себя позабудем
отражением в водах.
И в кубышку ссыпая
помелевшую душу,
будем знать, засыпая,
что табу не нарушим.
Что закопано было,
то лишь ведомо Богу…
Да молитва застыла
между небом и стогом…
И – чернеющим перстом
меж опавшей листвы -
мы уходим в безвестье
из земной немоты…
у церкви Вознесения,
воздвигнутой по случаю
рождения Ивана Грозного
Полог звездный покоя
пробило
р а з н о ц в е т ь е стального
кадила!..
Месяц тусклым фонарем.
Бой на башне.
Церковь белым алтарем -
век пропавший…
..Как на радость всей Руси и терпение
в честь кровиночки еси – Вознесению…
Как боярские плясали плечи
в ожидании кровавой сечи!..
Как гуляла голытьба в буераках,
все восстанья потопив в в пьяных драках!..
И в салюте смоленого древа
приседали и церковь,
и небо!..
В красных всполохах –
полоумный -
припадаю к твердыне
угрюмой…
Кровь греховная,
хмель-водица!
мне напиться тебя -
не напиться -
подзаборной травинкой,
тайком
меж блевотой и сапогом
к уходящему небу тянусь
под покровом "черных марусь[1]”…
…Во все небо
пламя над нами -
над крестами
и топорами…
…заточенный
в ветхой галере -
завываю:
“Спасите!”
на берег… –
зыбкий берег тоски –
чтобы жити
душе – свети…
телу – сыти…
…Но вздымая
огни
за огнями,
в исторической
тонем
раме…
…………………………………….
…И как свет -
как надежда -
свыше –
…что не прокляли…
что услышат…
Листья задуло ветром,
одурь свечи…
Тысячелетним склепом
дуб -
кричи, не кричи…
Гулко, страшно во мраке
стылых колец…
На неведомых знаках
где венец, где свинец… -
Войны, судьбы, хоругви,
плач, ночей палаши -
здесь писались на круги
в первозданной тиши…
Эхом,
сказочной птицей -
бьется время в кругах…
только – не возродиться -
несущественен прах…
Кто ты, милый фотограф?.. -
все поймать-не забыть -
тянешь жизни автограф -
обветшалую нить…
…Только
краски заката,
огнь просторов ночных
плыли так же куда-то -
время таяло в них…
…поле… варваров топот…
Русь… да башенный бой… -
…мои волосы треплет
ветр – горящий – сквозной…
Колыхается народ,
в горизонты уходя,
правду кровную несет
про царя и про себя.
Прячет тело депутат
да вельможный казнокрад,
нынче званья не в почете -
с боем кресла в самолете…
Вертикаль да голытьба!.. –
выпил – знать така судьба…
Так и живы на Руси
под двуликим нашим гербом:
внешне – золотом по нервам,
внутри – Боже мя спаси!
В ожидаемый момент
разлетятся враз плотины,
И поток снесет ответ,
и вопрос, и всех – в помины…
В неизвестной глубине
что-то матово засветит -
то ли радужная весть,
то ли темные наветы…
…тени птицы Гамаюн,
мчащей тройки, сказы притчи –
все смешалося и свищет
в темном поле в полнолунь…
Загляни в себя, дружок,
посмотри, насколько ясен
путь в тебе…
И будь ужасен,
если на пути вражок.
Только в том другом – иной
путь – светлей, яснее дали…
…Тот, кто пишет на скрижалях -
не примирит вас собой…
……………………………..
Нет ответа… Злость и немощь.
Тишина. Сияет небо.
…Только хочется мне хлеба
и еще… немного зрелищ…
…И вновь со скрипом ржавый круг
сдвигает силы группировок… -
Смотрю рассеянно вокруг
на лозунги татуировок…
Бессмертен демонстрантов ряд.
Идут “Тамары”, “Вани”, “Васи”…
Послевоенные горят
года рождений на запястьях.
На чердаках или в “Крестах” -
годком не вышли – не погибли, -
в бредовой думе об отцах,
романтики втыкали иглы…
Не ради стеба на гроши
иль крутость показать в зевоте -
а сжечь, изжечь клеймо с души,
войной зачерненной на взлете…
И в этой яростной тоске
кидала завируха-фея -
на узкий нож в слепом броске,
в глухой запой до посиненья…
Кто повезучей, вверх пошел,
другой до крышки по уклонной…
Но им двоим нехорошо
прозрачной полночью бессонной…
Им не добрать и не понять…
И днем,
и ночью протестуют:
“Нет в жизни счастья”, “…таку мать”
и – “Не забуду мать родную”.
Судьи в пустом клозете,
дети детского дома,
с чем вы пришли? – ответьте…
И не забудьте: корова
пишется через “о”.
“В небо повесьте качели,
в беглое небо – качели!..
Где-то звенят свирели…
там – высоко..?“
…Строем под звездным небом…
Смутно о жизни иной…
Сердце в казенке согрето
романтикой и тоской…
Что упустил – не укором…
Сжат окровавленный рот…
…То, что за длинным забором –
ждет свой неблизкий черед…
…С работы придешь устало,
мир, как неведомый гном:
только в окне светало -
снова темно…
Блещут в экран кинозвезды.
что же ты смотришь в окно?..
СлЕпая эта корова,
невыразимое “о”…
Когда холодным деревом замру,
и кровь уходит к тайне причащаться –
не ведаю и не умру –
и саблей сбитый на корню,
останусь поплавком качаться.
И схлынет кровь, холодная смола,
в подземные котлы Фортуны.
Но в тайну посвященная душа,
не ведая и не дыша,
не разлетится на фотоны.
Но, как туман, развеет омут-душу,
когда позывы крови я нарушу…
…Так на заре, в беспамятстве своем,
летит звезда
и водится пером…
Ты прекрасна холодной водой -
зыбкой формой остывшей -
породившей тебя красотой
и забывшей…
Что бездонно глядишь на людей?..
Ждешь какого признанья?
На изгибах твоей Лорелеи
стенанья, стенанья…
И ослепну в тебе
в ожиданьи последнего чуда…
И занежат на дне
магнитичные щупальцы спрута…
И жужжащей гурьбой
дни промчатся по мне – не задавят.
